Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 08-09

— Перестань, Клод, — снова сказала Рита.

Тут и Бун, сам себе удивляясь, вступил в разговор:

— А что это была за война?

Клод повернулся на стуле:

— Да какая, черт возьми, разница, что за война. Все они одинаковы.

Ого! Ну извини, засранец.

Рита осторожно поставила чашку на блюдце. Бледность тонких рук и цветочная вязь на платье делали ее похожей на хрупкую старинную фарфоровую статуэтку.

— Пит тоскует по своим друзьям, — она посмотрела на Буна. — Пит — герой войны. — Затем уже Клоду. — Я понимаю его. Мне тоже недостает моих друзей.

Боль потери изменила ее голос. Это тронуло Буна.

— Там, где я выросла, у меня было два маленьких друга, — продолжала она. — Близняшки — две горошины в одном стручке. — Она хихикнула, вспоминая. — Родители разрешали нам ходить друг к другу, и мы часто играли во взрослых. А еще у нас было потайное место, куда мы тоже любили наведываться и где поверяли друг другу секреты. Это была лучшая пора моей жизни, — трясущейся рукой она поднесла чашку к губам. — Затем мы неожиданно переехали. Наверное, из-за войны. Я никогда их больше не видела, но…

— … но я думаю о них каждый день, — ехидно подытожил Клод.

Бун поискал, чем бы запустить в коротышку.

Клод ударил кулаком по стойке:

— Что толку реветь-то? Может они и уехали, обалдев от твоего хныканья.

Тут встал толстяк в клетчатой рубашке.

— Всё, хватит, Клод — не знаю, какая муха тебя укусила, но я живо могу вышвырнуть тебя отсюда. Смотри, что наделал, — он показал на Риту, которая уткнулась в розовый платочек. Бун подумал, не улизнуть ли ему отсюда.

Человечек скукожился в своем костюме, как будто хотел спрятаться в нем.

— Простите, — примиряюще сказал он, но потом снова повысил голос. — Черт возьми, Джо, почему каждый раз, когда собираемся вместе, мы вынуждены слушать одну и ту же дребедень? — Он обвел рукой зал. — Билли рассказывает, каким он был замечательным атлетом, пока не отравился газом. Лу Энн любит путешествовать, узнавать новые места, знакомиться с разными людьми. Куда ты сейчас собираешься, Лу Энн? Что-то я не видел твоего чемодана у двери.

Лу Энн — молоденькая и хорошенькая женщина — обиженно отвернулась.

Джон шагнул к стойке. Бун почувствовал, как от напряжения по спине побежали мурашки.

Клод все вертелся на стуле, продолжая представление:

— Вот Джереми — научное светило. Эдит — великая актриса! — Его голос издевательски звенел. — Джон, расскажи как ты потерял семью в уж-жасной аварии и как тебе до сих пор снятся кошмары. О Господи! Почему бы нам не придумать что-нибудь новенькое? Все эти истории уже осточертели! Как и эта вонючая еда!

Он смахнул чашку со стойки. Чашка разбилась прямо у ног Мэри Элис, разбрызгав по полу кофе черной звездой.

От чемпионского удара в челюсть Клод как тряпочный растянулся на полу у ног Буна. Мешковатый коричневый костюм с человеческим лицом.

Бун напрягся, не зная, что делать. То ли броситься поднимать Клода, то ли скорее уносить отсюда ноги. Все принялись охать и ахать.

Джон помог Клоду подняться. Вставая, коротышка уцепился руками за стол Буна. Он помотал головой и тихонько выругался, только Бун смог расслышать. Затем обтер рукавом рот и застонал. «Господи, — подумал Бун. — Его сейчас еще и вырвет прямо на меня.» Бун протянул ему салфетку, но когда Клод поднял голову, выяснилось, что он цел и невредим — ни крови, ни синяков, ни выбитых зубов. Маленький паршивец оказался крепким орешком. Пошатываясь, Клод прошел к дальнему концу стойки, сел и снова помотал головой.

— Пардон, — пробурчал он.

— Ладно, — отозвался Джон, уже сидя на стуле и прикуривая сигарету.

«Хорошие дела», — подумал Бун.

— Эй, Бун, — обратился к нему Джон, затягиваясь сигаретой, — а ты куда направляешься, вверх или вниз?

— Вниз. В Литл Рок.

— М-м. Ты как будто бы городской. Что же ты там забыл?

— Может, работу найду.

— Что за работа?

Бун почувствовал тяжесть в желудке.

— Я… ну, вообще-то я актер. Немного преподавал. А сейчас сойдет любая работа, какая подвернется.

Он принялся теребить салфетку.

Джон кивнул:

— А-а.

— А вы ставили Шекспира? Я так люблю Шекспира, — всплеснула руками Рита.

Бун колебался. Наконец он заговорил, гораздо спокойнее, чем ожидал.

— Кое-что. Я играл в труппе в Майами. — Тут он кашлянул, выдерживая небольшую паузу. — Я… Мы каждый год ставили Шекспира в парке. Один сезон я даже играл Ромео.

— О, пожалуйста, покажите что-нибудь из Шекспира! — Рита даже подпрыгнула на месте и от восхищения зааплодировала.

Все тут же закричали: «Да! Давай что-нибудь» и поощряюще захлопали в ладоши. Бун ощутил на коже знакомое покалывание. Нетерпеливая публика, жаждущая его выступления. Как давно это было. В минувшей жизни.

— И вправду, покажи, что умеешь, — просил Джон, пыхтя сигаретой.

К черту, ничего я больше не умею.

— Да нет, ребята, не стоит.

— Мне кажется, актер — это так романтично, — воскликнула Рита и провела рукой по своим жиденьким волосам. — Всегда мечтала стать актрисой.

— Во-во, — буркнул Клод. — Вылитая Бетт Дэвис. Мэри Элис налила Буну кофе.

— Он еще и читает много, — объявила она. — Все подряд.

О, этого еще только не хватало!

Маленькая девчушка за столом возле двери помахала ему рукой. Лет семь. А может восемь. Светлые золотистые волосы. Похожа на чистенького рекламного ребенка с упаковки туалетной бумаги. Взрослые уже не умеют так улыбаться. А Эмма умела.

— Расскажешь нам сказку? — ее глаза сияли такой же голубизной, что и у Эммы.

Женщина рядом с девочкой наклонилась к ней:

— Отстань от дяди, Рейчел.

Она извиняющеся улыбнулась Буну — что, мол, поделаешь — ребенок.

— Да все нормально, — сказал вдруг Бун вслух. Девочка еще шире улыбнулась ему. Погребенные было воспоминания вдруг опять навязчиво вторглись в его мысли. Звук качающегося кресла, запах книг и свежевыстиранной пижамки. Смех маленькой девочки. Пронзительный визг покрышек на мокром асфальте и скрежет раздавленного металла, похожий на треск сминаемой в огромном кулаке консервной банки. Руль, вдавленный в грудь, блестящие осколки, впившиеся в щеки. Дождь на асфальте. Запах бензина. Нелепые мысли о том, что теперь сказать Лауре. Он неловко тянется к Эмме, рука, видимо, сломана. А там пусто. Густая паутина трещин на ветровом стекле. Свет снаружи играет на светлых волосах. Боль, вырубившая его прежде, чем он успел закричать.

Грудь сдавило железным обручем, стесняя дыхание. «О’кей», — сказал он, тотчас же испугавшись произнесенного слова. Обруч давил все сильнее. Он ведь мог еще и отступить. Но что-то подталкивало его, заставляя ступить под юпитеры внимания.

Он стоял в проходе между столом и стойкой. Мэри Элис выключила радио. Рита в предвосхищении подалась вперед. Клод сидел выпрямившись. На его лице застыло напряжение. В глазах девчушки плясал огонек интереса. Люди окутывали его своим теплом. Буну хотелось отплатить им тем же. Но как же больно, Господи, просто невыносимо.