Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11

Соорудить Запретные Блоки будет чуть тяжелее: грубые блоки из глыб камня и бетона, со стороной около двадцати пяти футов, выкрашенные в черный цвет. Очерчивают собой квадрат с хаотично разбросанными «улицами» пяти футов в ширину. Но улицы ведут в никуда, и никто не сможет жить там и возделывать эту землю. Блоки сильно нагреваются, и все это нагромождение категорически противится использованию. Особняком стоят гранитные блоки, покрытые надписями-предупреждениями.

Равнина Шипов по замыслу усеяна гранитными пиками восьмидесяти футов высотой, проклевывающимися прямо из земли. Они выступают под произвольными углами, что может ускорить растрескивание и эрозию. Тем не менее, чтобы сохранить изначальное значение, добавим Поле Шпилей, абсолютно вертикально установленных между Шипами. Если Шипы, упав, не повредят Шпили, то очевидно последние останутся стоять посреди поля развалин.

Большинству членов комиссии больше всего понравился пятидесяти футов в высоту Угрожающий Знак, представляющий собой рвы, которые разбегаются во все стороны из пустого центра площадки. Формой они напоминают молнии, зазубрены, словно стискивают крошечного путника. В центре находится разрушающаяся бетонная камера Проекта «Пилот».

Рядом — огромная напольная карта всех мировых захоронений отходов. И карта Нью-Мексико с указанием местоположения этой точки. Карта выбита на граните и слегка выпукла, чтобы песок сдувало ветром и не застаивалась вода. Расположенная ниже комната содержит детальную информацию о том, что лежит внизу, в глубине соляных копей, так же, как четыре меньших комнаты под самыми большими Рвами. «Говорящие стены» из гранита стоят тут и там по всей площадке.

Общей идеей здесь является неправильная геометрия и ангиэстетитизм незавершённости. Она входит в противоречие с людскими архетипами совершенства в нашем несовершенном мире, которое все же проскальзывает в кругах, квадратах, пирамидах и шпилях. Использование неправильных форм, вопреки устремлениям дизайнеров, сознательно нацелено на отход от идеалов, исключение всякой ценности этого места.

Люди всегда ценят мастерство, а тут всё намеренно сделано грубо, как бы начерно, из щебня и куч земли. И вместе с тем сооружения огромны по размеру, впечатляют, — но вовсе не совершенством, что наводит на мысль об отсутствии культурной ценности.

Эта тема должна прослеживаться во всех надписях. Благоговейный страх, мрачное предчувствие, неконтролируемый ужас — для всех, независимо от языка или культуры. Человеческие фигуры и особенно лица, выступающие барельефами из камня. Лицо с руками, простертыми в неописуемом страхе, как в известной картине Эдварда Мунка «Крик». Или, возможно, искаженное приступом рвоты лицо.

Свист ветра меж монолитов, его скорбные завывания в мрачных закоулках рвов окружат всю долину тревожной и зловещей аурой. Культура каждого народа, заселяющего здешние края, должна будет таким образом нести легенду о проклятии, нависшем над этим местом — даже если и утратится память об истинной причине его появления.

Предусмотрено захоронение целого ряда предметов специально для тех, кто попытается копать там. Каждый из разработчиков помещал в центр сооружения саркофаг. В нем должно находиться большое количество материала разъяснительного свойства: от списков радиоактивных элементов, захороненных в этом месте, до самой периодической таблицы элементов, для сравнения с надписями на стенах.

И все же подземные склепы могут быть разграблены. Но тут стоит обратиться к опыту шумеров. Около третьего тысячелетия до н. э. они начали вести записи на маленьких глиняных табличках, которых к началу нашей эры накопилось видимо-невидимо. Благодаря этому мы имеем теперь непрерывную цепь документов, подробно описывающих религию, верования, экономику, обычаи шумеров.

Подобным же образом мы должны усеять площадку захоронения маленькими керамическими табличками, насыщенными предупреждающей информацией. Так можно перехитрить, с одной стороны, вандалов, всегда покушающихся на большие, внушительные памятники, а с другой стороны, — стихии природы. Под влиянием эрозии таблички выйдут на поверхность: освобожденная временем информация.

С условием, конечно, что местные жители смогут прочесть их. Но современным языкам не суждено без изменений пересечь моря тысячелетий.

Языки меняются непредсказуемо. Они так сложны, что склонность к упрощению какой-то одной части (скажем, английский свел в одно артикли и глагольные формы всех трех родов), неизбежно приведет к усложнению другой (в том же английском стало больше неправильных глаголов). Исторические события вносят свои коррективы. Основная причина столь значительных отличий фризского языка, на котором разговаривают на севере Нидерландов, от его ближайшего родственника в германской группе языков — английского — в том, что англы подверглись завоеванию норманнов, а фризы — нет.

Даже искусственно сконструированные языки не могут избежать внешних воздействий. Эсперанто, на котором в свое время разговаривали около 50 000 человек, был раз и навсегда лишен будущего, когда США и СССР наложили вето на его использование в качестве рабочего языка ООН. Кроме того, ни один «естественный» язык не появляется сам по себе, в изоляции, с самых древних времен. Наш мир покрыт сетью всевозможных коммуникаций, поэтому эволюция языков будет идти по иному, более сложному пути. Какому же? Предсказать невозможно, потому что еще не разработана общая теория эволюции словесных искусств.

Таким образом, и ожидать нечего возникновения науки, предсказывающей будущие языковые формы, и проблема надписей на строениях проекта «Пилот» приобретает огромное значение. По прошествии нескольких столетий лишь эксперты смогут прочесть ранние формы даже их собственного языка; мы с грехом пополам разбираемся в оригинальных текстах Чосера, но сдаемся перед «Беовульфом». Если не произойдет слишком большого культурного разрыва, возможно, пара-тройка знатоков древности будут в состоянии расшифровать английский или какой другой современный язык. Но вандалы редко приглашают в консультанты ученых.

Те, кто найдут это множество захороненных посланий, возможно, не смогут прочитать их, но поймут, что они представляют собой некие знаки. Наше эволюционное наследство — определенная предрасположенность к виденью образных значений: к примеру, мы группируем в сознании предметы, если они обведены линией. Мы четко определяем края и выделяем фигуры из общей картины. И с такой же легкостью расчленяем большие объемы информации на меньшие кусочки.

Символы должны отвечать этой нашей способности. На протяжении тысячелетий людям нравятся истории с продолжением. 11 500 лет назад с наскальных росписей Левантины в Испании начался настоящий бум первобытного искусства. Существуют пиктограммы, где изображена охота, разнообразное оружие, всякая одежда, древние мужчины и женщины.