Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 02 (4), май

Подчас они капризничали, ныли, даже жаловались на жизнь. Все это было специфическое нытье и жалобы счастливчиков — инстинктивное, лишь для виду, как обычно жалуется, ноет перед экзаменом какой-нибудь студент-отличник, которому не то чтобы неловко выделяться из общей массы, а, скорее, из кокетства.

К тому же, мои новые знакомцы-счастливцы никогда ничего не добивались тупым упорством, самоотвержением, адским трудом. По большому счету никогда не думали ни о завтрашнем дне, ни о хлебе насущном.

Казалось, существовали в каком-то особом измерении — вне реального времени с его завихрениями, кризисами и проблемами.

Таким образом каждый новый визит давал мне в руки новые нити, новую информацию к размышлению.

Теперь я ясно видел, что нахожусь внутри могущественной секретной организации — тайного братства счастливцев. Но это было совершенно особое братство. Скажем, в отличие от того, что было известно о масонах, здесь не существовало никаких обрядов или внешней помпы. Вообще никакой ритуальности. Никаких клятв, посвящений, заседаний, бдений, иерархии. Только сознание принадлежности к братству.

Скажу больше: с каждым новым визитом я видел, что веселое счастливое сияние, все гуще и независимее образовывалось-сгущалось вокруг меня самого. Нельзя было не обратить внимания, что жестокие проблемы, и в первую очередь материальные, стали стремительно отступать и рассеиваться. А доллары, валявшиеся под ногами, были в этом смысле лишь самым незначительным, хотя и забавным происшествием. Вероятно, это было неуклонным и последовательным исполнением всех желаний. Удача, счастье ощутимо становились управляемыми. Хотя формально, я не ощущал никаких таких конкретных рычагов управления. Однако я с полным на то основанием мог сделать вывод, что стремительно продвигаюсь в правильном направлении — непосредственно к центру счастья.

Впрочем, главный сюрприз ожидал меня впереди.

У меня составлялся длинный список будущих визитов. Этот удивительный список я составлял, естественно, не на бумаге, а просто в уме. И не прошло двух недель, как однажды в этом списке вспыхнуло новое имя — некая Елена Белозерова. (Она!)

Я ехал к ней, уже сознавая, что это, возможно, и есть конечная точка моего путешествия, но, конечно, и предполагать не мог, что это она, что я обнаружу ту, которая изумила меня тогда на вокзале с Канцеляровым, таким неожиданным образом.

Аркашка Цветков сообщил, что в одной приличной семье в их загородном бунгало намечается что-то вроде бала с фейерверком и прочим, соберется знакомая компания — доктор-целитель, стратегический инженер-конструктор, сексапильная помощница депутата, супруги-психоаналитики и еще толпа других достойных персонажей — и что для меня также удалось ухватить приглашение.

Мы отправились с ним на мероприятие, уже успев немного хлебнуть шампанского, взяли такси и всю дорогу распевали романсы. По этой причине я толком не рассмотрел, куда, собственно, мы движемся.

Мы вылезли у высоких, крепких ворот. За высокой кирпичной стеной раздавались веселые крики и музыка. Аркашка втянул меня в калиточку, и мы пошли через просторную лужайку, украшенную сверкающими надувными шарами и гирляндами, по мощеной дорожке — к пестрому шумному сборищу.

У меня подкосились колени, когда я увидел, что навстречу нам вышла она.

Господи, какое у нее было лицо, когда мы встретились с ней глазами!

— Вы что уже знакомы, дети мои? — расхохотался Аркашка, глядя на нас.

Должно быть, это был вполне рядовой бал. По крайней мере, я не запомнил ничего особенного. Только сумасшедшие пляски-скачки на лужайке, гуськом вокруг дома-палаццо и на ослепительно освещенной открытой веранде. Только ее смех, великолепные зубы и распахнутые глаза.

Вышел оттуда на рассвете, посреди сумасшедшего тумана. Я двигался в утреннем тумане, как сказочный ежик, изумляясь искаженным пропорциям и краскам мира. Я лишь знал, что она — первый и главнейший пункт в моем заветном списке счастливцев. Неизвестные птицы свистели-трещали так, словно горел целый лес. Я шел по странному, крутому и закругленному, как турецкая сабля, пустому асфальтовому шоссе, не понимая, кто я и где я. И вдруг вижу, как во сне, — на горке типовые новостройки-многоэтажки светятся огнями в первых лучах восходящего солнца, а под горой вроде бы знакомое селение, рыхлые частные домишки с уютными садиками и палисадниками. Свернул на заколдобленную улочку — и остановился прямо перед избушкой моего приятеля Канцелярова! Боковое окошко распахнуто, и я ввалился через него в дом.

За ширмой на кровати своей покойной бабушки крепко спал скрюченный и потный, как сурок, Канцеляров. Я растолкал его.

— Режут! — завопил он, ошалело тараща на меня косые со сна глаза. — Успокойся, Канцеляров, — сказал я, нежно погладив его по голове. — Это я.

Я, естественно, не собирался посвящать его ни в общую идею открытого мной тайного братства счастливцев, ни в подробности происходящего. Но порадовать мне его хотелось. Вот я и принялся рассказывать ему всякую чепуху — о человеческом счастье, о том, как славно и чудно мы, возможно, будем когда-нибудь жить. А он слушал меня, раскрыв рот. Млел и таял, как влюбленная девушка.

Итак, я достиг центра счастья.

Когда ты весь растворен в разлитом любовном елее, счастье, лобзаньях уст, трудно уследить за мельчайшими, но явными и грозными приметами-признаками подкрадывающейся большой беды. Отсюда этот нелепый, беспомощный возглас, когда однажды человек изумляется тому, как он оказался в совершенно новой для себя действительности: как же так, почему, все было так хорошо, и вдруг стало так плохо?!..

А ведь я-то — прекрасно сознавал происходящее, запомнил уколовшее нехорошее предчувствие, когда в пору нашей помолвки с Еленой Белозеровой и начавшейся подготовки к свадьбе, вдруг исчез осторожный Гречишкин. Тот самый маленький чуткий гражданин с повадками таракана.

Мало того, что провалился как сквозь землю и никто ничего о Гречишкине не слышал, в его квартире среди его же мебели жили совершенно другие люди, большая семья дизентерийно-желтых лаосцев или бирманцев, мало того, что в конторе за его столом восседала какая-то сумасшедшая омоложенная старуха с искусственным бюстом и фарфоровыми зубами, так еще и никто из наших абсолютно ничего о нем не слыхал. Что показалось мне особенно странным, никто из наших, тем не менее, внешне не высказал хотя бы удивления, даже малейшей заинтересованности по поводу моего сообщения. Однако словно невидимая судорога прошла по тайному братству. Я это явственно ощутил. Словно ветерок прошелестел: «А был ли Гречишкин? Какой такой Гречишкин? Не слышали, не знаем никакого Гречишкина!..» Очевидно лживая реакция. А главное, что за ней крылось? Плюс какая-то мистика: напрасно я рылся, перелистывал в уме список нашего тайного братства — каким-то загадочным образом маленький гражданин с повадками таракана оказался напрочь вымаран даже из моей памяти!