Сергей Саканский - Искатель, 2013 № 04

— Завтра, — сказал Вадим. Лучше, конечно, лет через десять и в другой реальности, но если выбор только между сегодня и завтра, то ответ очевиден.

— Значит, сегодня, — хохотнул Иосиф и добавил в ответ на недоуменно-испуганный взгляд Вадима. — Я так решил: если ты скажешь «завтра» — подарить сегодня, а если скажешь «сегодня», то завтра. Как это у вас называется на языке физики-математики? В поэтике есть специальный термин, но я забыл. А в физике? Обратная функция, а?

Сегодня. Может, через час Марина уже будет ходить с обручальным кольцом на пальце. Значит… Или это ничего не значит? Беседка. Где находится беседка?

— Где находится беседка?

— Как выйдешь, сразу слева. Увидишь. Скажи ей, что я жду здесь. И про кольцо скажи. Мы с ней обсуждали — какое, я точно такое и купил. Хотел сделать сюрприз. А ты скажи, предупреди, ладно?

Зачем Иосифу было нужно, чтобы о кольце Марине сообщил Вадим? Он не стал об этом задумываться. Мысль, пришедшая в голову, показалась сначала бессмысленной, через мгновение — безумной, в следующую секунду — логичной и в данных обстоятельствах единственно правильной.

— Скажу, — буркнул он. — Ты когда кольцо купил?

Вопрос не показался Иосифу неуместным. Глупым — может быть.

— Сегодня, — сообщил он. — Как раз когда к тебе ехал, в Гостином.

— В десятом часу, значит? — уточнил Вадим, произведя в уме небольшой расчет. Грубое приближение, оценочное, но сейчас неважно.

Иосиф пошарил в кармане широкой блузы, выражение лица его изменилось, стало растерянным, он что-то не мог найти, перепугался — неужели, потерял? Нет, нашел все-таки и достал: покрытую красным бархатом коробочку, которая на его большой ладони выглядела каплей крови, застывшей на свирепом морозе. Раскрывать не стал, переложил коробочку в другой карман, а из первого вытянул листок бумаги: кассовый чек.

— Ты точность любишь, — с улыбкой превосходства сказал Иосиф, и Вадим подумал, что друг над ним попросту издевается. — Вот написано: девять часов одиннадцать минут. И секунды есть…

— Не надо. — Секунды были ни к чему, такой точности в решении он все равно не добьется. Вадим повернулся и пошел к двери, чувствуя спиной взгляд.

— Привет передай, — насмешливо произнес Иосиф. Вадиму, уже закрывавшему дверь, показалось, что друг пнул ногой что-то твердое и зашипел от боли.

То, что Марина назвала беседкой, оказалось тремя большими кустами, примыкавшими к забору. Кусты, будто богатыри, сомкнув тела, прикрывали небольшую площадку, где стояла деревянная скамья с парой оторванных досок, так что сидеть было не то чтобы неудобно, но почти невозможно. Летом, когда кусты были покрыты зеленью, «беседка» отделяла от окружающего мира некое интимное пространство, но сейчас просматривалась насквозь, будто через решетки тюремной камеры. Марина встретила Вадима вытянутыми вперед руками, он поцеловал даме пальцы, смахнул тыльной стороной ладони снег со скамейки, но садиться они не стали: держали друг друга за руки и о чем-то говорили. То есть говорил Вадим, Марина слушала, и он поражался ее способности воспринимать на слух весь мир — если она так внимательна к звуковым деталям, то каковы же ее картины, думал он, и, не видя еще ни одной, влюбился уже и в них, вообразив себе, скорее всего, вовсе не то, что ее живопись представляла собой на самом деле. Да и связь звуков с изображением впоследствии представилась ему не очень логичной, но это было потом, а тогда он говорил и говорил, Марина слушала и смотрела ему в глаза, на его уши, нос, изучала его взглядом и взглядом же отвечала на его вопросы, задавая свои. Монолог, каким он казался со стороны, на самом деле — точнее, в восприятии Вадима — был самой замечательной, самой содержательной, самой вдохновляющей беседой, какие у него были в жизни, при том, что впоследствии, приведя в порядок мысли, голову, чувства и интуицию, он не смог вспомнить ни слова из того долгого, насыщенного и судьбоносного разговора. Может, его и не было? Может, они просто стояли, держа друга за руки, битых два часа, пока не промерзли так, что потянулись друг к другу — согреться, зачем же еще? — и случайно коснулись друг друга губами. Стало тепло и хорошо, и только поэтому — почему же еще? — они стали, как безумные, целоваться, не думая о том, что при желании любой, вышедший на крыльцо, мог увидеть их фигуры сквозь решетку ветвей.

В кармане Вадима трезвонил на разные лады телефон, меняя мелодии, громкость и тембры, но эти звуки воспринимались как естественные сигналы природы — щебет воробьев на заборе, карканье вороны, она была одна, но шуму производила столько, будто буянила стая, а еще что-то вдалеке рычало по-тигриному, механизм какой-то. Может, снег убирали, а может, дрова пилили.

Он обнимал Марину осторожно, будто она могла оказаться призраком и растаяла бы в его руках, а ее руки тяжело лежали на его плечах, это было приятно, создавало ощущение близости, даже большее, чем поцелуй.

«Расскажи о себе. Ты физик, никогда не знакомилась с физиками, это неважно, ты другой, не потому что физик, какая разница, ты вообще другой, не такой, как все мои знакомые, у тебя другой взгляд, невозможно оторваться и не хочется…»

«Ты покажешь свои картины? Мне кажется, я их вижу. Не выходи за Осю. Пожалуйста. Подожди».

«Ты мне о себе все расскажешь? Потом. Сейчас я тебя просто чувствую, а хочу знать».

«А мне кажется, что я о тебе все знаю, а хочу просто чувствовать. Странно?»

Пошел снег. Так тихо, что они не заметили сразу, и лишь сколько-то времени спустя, когда так же, по-снежному, тихо упал вечер и зажглись фонари, осветив каждую падавшую снежинку, Вадим понял, что идет снег, ноги замерзли, Марине наверняка тоже холодно, хотя она и не подавала виду, пора возвращаться, иначе Иосиф придет их вызволять из снежного плена, а то еще и не один, а со всей компанией…

Вадим смахнул со лба Марины несколько не успевших растаять снежинок и сказал первую за все это время фразу, которую запомнил:

— Нас, наверно, ждут.

— Кто? — удивилась Марина. — Иосиф? Пусть.

— Это… ммм…

— Нехорошо?

— Наверно.

— Ну, пошли.

— Постой…

Он поцеловал Марину в лоб, она провела озябшей ладонью по его щеке, и он опять улетел в прекрасное далёко, где эта женщина была его женой, где у них был свой дом в Амстердаме, у нее — галерея, а у него…

Вадим достал из кармана теплый от множества звонков телефон, посмотрел сначала на часы (половина восьмого, ничего себе, могу представить, как бесится Иосиф), потом на список неотвеченных звонков (восемнадцать, все от Иосифа).

— Странно, — сказал он севшим то ли от холода, то ли от волнения голосом, — у меня такое ощущение, будто я знаю тебя всю жизнь.

— Ничего странного, — спокойно сказала Марина и коснулась его щеки кончиками губ: не поцелуй, а нечто эфемерное. — У меня такое же чувство.