Александр Сытин - Желтый Мрак

У меня почему-то сложилось убеждение, что Колчак будет отступать на Восток вместе с корпусом генерала Каппеля, слухи о котором время от времени доходили до отряда, и теперь, вдруг, Колчак едет в чешском эшелоне, как простой чешский офицер.

Почему-то не верилось, что так может быть, и я еще раз переспросил Уразметова, правда ли все то, что он говорит.

— Если бы неправда, то мы бы не приехали, — ответил У разметов.

— Ну, так как же быть? — задал вопрос Добрый-День.

— По совести сказать — не знаю, — ответил я.

— Но, ведь, делать-то что-нибудь надо, нельзя же пропустить такой случай, — вскипятился вдруг Добрый-День и стал нервно бегать взад и вперед по комнате. — Если мы его пропустим, даже не сообщив никому, то он может совсем удрать, а это, ведь, преступление.

— Это верно, — подтвердил Рубанович. — Надо что-нибудь предпринимать.

Однако, сколько мы не думали, выхода из создавшегося положения не было. Арестовать Колчака не представлялось возможным.

Для этого не было ни сил, ни средств. Имевшиеся в моем распоряжении полтораста человек были слишком слабо вооружены, у части из них не было даже винтовок, а лишь берданки и охотничьи ружья.

Пулеметов же в отряде всего-на-всего был один и тот был с той частью отряда, которая ушла под Нукут.

А на станции Зима, по сведениям, имевшимся в штабе отряда, стоял 4 Кавалерийский полк имени Яна Гуса, три дивизиона кавалерии, один полк пехоты и два бронированных поезда, не считая роты белых, несших охрану пакгаузов и станционных зданий.

Соотношение сил было неравно И когда мы, пробившись битый час над всевозможными предположениями и не приняв ни одного из них, увидали, что нам сделать что-либо не удастся, у всех как-то невольно опустились руки.

— Тогда хоть едем с нами в Зиму, — обратился ко мне Трифонов. — Может быть, что-нибудь придумаем.

— Ладно, — согласился я и, позвав ад'ютанта Соседко [9] Умер от тифа 18 января 1920 г. в Иркутске. и эскадронного командира Угроватова [10] На Кубани. , приказал им готовиться в дорогу.

В Зиму мы приехали на рассвете 13 января, при чем, чтобы не быть замеченными чешской охраной на переезде, повернули от села Ухтуя на деревню Чиркино и проселочной дорогой, через кладбище, выехали к станционным зданиям.

Остановились на квартире Трифонова, куда вскоре прибыли все большевики — члены Политического Центра.

Вновь началось совещание и вновь ничего не было придумано, а время, между тем, шло. Со станции прислали записку от чеха-большевика о том, что поезд № 58-бис вышел со станции Куйтун. Нужно было действовать, что-нибудь предпринимать и, вот, в тот момент, когда казалось, что мы бессильны, мне пришла в голову мысль отправиться к начальнику чешского гарнизона, полковнику Ваня, и требовать от него выдачи Колчака.

— Так он тебе и выдаст, — засмеялся Добрый-День. — Он нас за сумасшедших сочтет, а, пожалуй, еще и арестует.

— Попытка не пытка, — ответил я. — А что касается ареста, так это мы увидим.

Мое предложение, несмотря на всю его абсурдность, встретило единогласное одобрение. Один только Добрый-День говорил, что из этого ничего не выйдет.

В три часа дня я, Трифонов, Добрый-День, Угроватов, Уразметов, Соседко и еще один, неизвестный мне, человек вышли из квартиры Трифонова и направились к вагону, стоявшему в тупике около вокзала.

Наше появление на вокзале, вследствие того, что я и мой ад'ютант Соседко были одеты в длинные бурятские шубы с нашитыми на груди широкими красными лентами, на которых было написано «Вся власть советам» и потому, что на наших шапках были нашиты красные треугольники, не говоря уже об оружии, которым мы были увешаны, что называется с головы до ног, вызвало переполох.

Люди с недоумением останавливались. Со всех сторон слышался шепот.

Подойдя к вагону, на дверях которого была прибита дощечка с надписью:

«Начальник Гарнизона

и Комендант станции Зима

Полковник ВАНЯ»,

я постучал.

На стук из вагона вышел чех и, осмотрев нас с головы до ног, спросил:

— Что угодно?

— Мы к полковнику. По делу. От Политического Центра. Доложите. — Сказал Трифонов.

— Сейчас, — кивнул головой чех и скрылся в вагоне.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и трех минут, как тот же чех вышел на площадку и жестом пригласил нас внутрь вагона.

В вагоне было полутемно. Горевшая на письменном столе лампа под зеленым абажуром бросала слабый свет на окружающие предметы и, поэтому, когда мы вошли, я не мог различить ничего и, только минуту спустя, увидел стоявшего в углу около стола человека, внимательно рассматривавшего входящих.

— А где полковник? — обернулся Уразметов к сопровождавшему нас чеху.

— Я здесь, — проговорил стоявший в углу человек, входя в полосу света. — Чем могу быть вам полезным?

— Мы от Политического Центра, — обратился к нему Уразметов. — А это, — указал он на меня, — командующий Зиминским Фронтом Красных Войск Новокшонов.

— Слышал, — ответил чех, протягивая через стол руку. — Очень приятно. Что угодно.

— Дело, видите ли, в следующем, — начал я. — Мой штаб получил сведения о том, что сегодня с поездом № 58-бис в офицерском вагоне едет Колчак. Я пришел к вам…

— А откуда у вас эти сведения? — перебил меня полковник.

— Это военная тайна, ответил я. — Достаточно того, что мы знаем об этом и требуем от вас его выдачи.

— Этого я не могу, — проговорил полковник.

— Почему?

— Потому что Калчака еще нет здесь и вам сказали неправду.

— Нет, правду, — вмешался в разговор Добрый-День. — У вас об этом есть телеграмма и, кроме того, вам сообщили об этом по диспетчеру.

— Ах, так, — криво усмехнулся полковник. — Что же… — и, помолчав с полминуты, вдруг резко сказал: — Выдать Колчака я не могу!

— Но почему? — опять задал я вопрос.

— Потому что он находится в распоряжении Высшего Союзного Командования.

— Тогда мы возьмем его силой, — посмотрев на полковника, проговорил я и, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делаю, повернулся к двери, где стоял Соседко:

— Товарищ Соседко! Отдайте приказ, чтобы все наши части продвинулись к линии и пусть ждут моих распоряжений.

— Слушаю, товарищ командир, — не моргнув глазом ответил Соседко и вышел из вагона.

Добрый-День и Уразметов переглянулись между собой, но ничего не сказали.

— Как угодно, — ответил полковник по уходе Соседко и, подойдя к стоявшему на столе фоническому телефону, вызвал кого-то и стал говорить по-чешски.