Александр Сытин - Желтый Мрак

— Уж не арестовать ли нас хочет, — подумал я и, посмотрев на своих спутников, убедился по их тревожным взглядам, что они думают о том же.

Полковник, окончив телефонный разговор, повернулся к нам и спросил:

— Для чего вам Колчак?

— Как для чего? — удивился я. — Отправить его в Москву, а пока…

— Отдать не могу, — опять перебил меня полковник. — Он следует в распоряжение Союзного Командования. А, если вы хотите драться, я готов.

И, положив руки на стол, он пристально посмотрел на меня.

В это время по первому пути, пыхтя и отдуваясь, прошел поезд.

— Это пятьдесят восьмой? — не отрывая глаз от пристального взгляда полковника, спросил я, кивая в сторону проходившего мимо окон поезда.

— Да, — кивком головы подтвердил полковник.

— Тогда я требую, — обратился я снова к нему, — чтобы вы разрешили мне занять на несколько минут провода для переговоров с Союзным Командованием.

— Сейчас, — ответил полковник и, поговорив с кем-то по телефону по-чешски, кивнул головой.

— Хорошо.

А затем, написав несколько слов на клочке бумаги и передавая его мне, сказал:

— Идите, говорите.

Я взял записку и, не попрощавшись, вышел вместе с моими спутниками.

Когда, по приходе на станцию, я пред'явил ее дежурившему по станции чеху, меня сразу же провели на телеграф.

Задержавшись у двери, я подозвал к себе Уразметова и попросил его передать Угроватову, чтобы тот не спускал глаз с вагона, в котором, по моему мнению, должен был быть Колчак.

В помещении телеграфа было пусто. Дежурный телеграфист при нашем появлении встал и удивленно посмотрел на меня.

— Вот, — указал рукой на меня чех. — он должен говорить на телеграф. Полковник разрешает.

Телеграфист, ни слова не говоря, подошел к аппарату.

Я, достав из полевой сумки карандаш и бумагу, быстро написал следующую телеграму [11] Телеграфные ленты остались невырванными. :

«Всем, всем, всем. Всем начальникам партизанских отрядов и рабочих дружин по линии Зима — Иркутск.

Сегодня 13 января в Зиму с поездом номер 58-бис в чешском офицерском вагоне прибыл Колчак тчк Принимаю меры его задержанию и аресту тчк Случае неудачи примите все меры к задержке тчк Подтягивайте силы к линии тчк

Командующий Зиминским фронтом красных войск Новокшонов» и, передавая ее телеграфисту, сказал:

— Сообщите по всей линии.

Стоящий невдалеке от меня чех, подойдя к телеграфисту, взял у него переданный мною клочек бумаги, внимательно посмотрел его и стал звонить по телефону.

— Наверное к полковнику, — подумал я, наблюдая за чехом, который на чешском языке передавал содержание телеграммы.

Разговор по телефону продолжался минуту, две. Затем чех, передавая телеграфисту обратно текст телеграммы, сказал:

— Можно.

В это время в комнату вошел Угроватов и, отозвав меня в сторону, шопотом сообщил, что вокруг вагона, за которым я поручил ему следить, чехи выставляют усиленную охрану.

— Не спускай с этого вагона глаз и передай об этом же Соседко, — повторил я вновь свое распоряжение. — И в случае, если из него будет кто выходить, немедленно докладывай.

Угроватов ушел, а я, подойдя к телеграфисту, стал дожидаться окончания передачи телеграммы. И, когда тот кончил и, обернувшись, вопросительно посмотрел на меня, я сказал:

— Вызовите к аппарату со станции Иркутск Комиссара Франции генерала Жанен.

— Хорошо, — кивнул головой телеграфист.

Я хотел было присесть на стоявший рядом стул, как вдруг вспомнил о том, что совершенно позабыл договориться с полковником Ваня о задержке Колчака, впредь до окончания переговоров с Иркутском.

— Как же я позабыл об этом, — мысленно укорял я себя и, подойдя к чеху, попросил его вызвать к телефону полковника Ваня.

Разговор с полковником продолжался минут пять. Он заявил мне о том, что и так нарушает данные ему приказания относительно Колчака и никак не может согласиться на задержку поезда, так как эта задержка может продолжаться очень долго.

Я, наоборот, доказывал ему, что этот вопрос необходимо разрешить мирным путем, во избежание ненужного кровопролития.

В конце концов мы сговорились на том, что до окончания моих переговоров с генералом Жанен и Командующим Войсками Политического Центра в Иркутске поезд с Колчаком отправлен не будет, и что все мои разговоры как с генералом Жанен, так и с Политическим Центром, будут передаваться по телефону дежурным по станции чехом, которому он тут же отдал соответствующее распоряжение.

Потянулись минуты ожидания, во время которых я старался уяснить себе, почему чешское командование станции Зима, знавшее, хотя и в преувеличенном виде, о силах отряда, согласилось как на переговоры со мной, так и на задержку Колчака, в то время как мы по отношению друг к другу являлись заклятыми врагами.

— Они могли сегодня арестовать меня, расстрелять, и никто не смог бы оказать сопротивления, — думал я, не находя абсолютно никакого об'яснения поведению чехов.

Только позднее, почти через два месяца, я понял, что иначе поступить они не могли. Такое поведение было вызвано тем, что Красная армия, взявшая в это время Омск и стремительно продвигавшаяся к Иркутску, грозила, в случае какой бы то ни было задержки в эвакуации чехов на восток, смять их арьергардные части. Поэтому чешское командование, прекрасно учитывавшее это обстоятельство и знавшее, что в случае возникновения борьбы с партизанами, с которыми у них, почти по всей линии, были заключены договора о нейтральной зоне, оно станет перед фактами спуска поездов под откосы, взрыва мостов, поджога станций, шло на компромиссы вроде того, как это было с Колчаком.

Мои думы были прерваны телеграфистом.

— У аппарата генерал Жанен, — обернулся он ко мне и чеху, сидевшему рядом со мной.

Я со стулом подвинулся к аппарату, а чех подошел к телефону.

— Передайте, — наклонился я к телеграфисту, — о том, что с генералом Жанен говорит Командующий Зиминским фронтом красных войск Новокшонов, и что я требую выдачи прибывшего на станцию Зима в чешском эшелоне Колчака для отправки его в Москву.

Телеграфист стал передавать сказанное мной, но не прошло и полминуты, как он обратился ко мне:

— Перебивают, — сказал он, а затем, пропустив ленту, прочитал по ней:

«С красными вообще не разговариваю. Жанен».