Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Гужев удрученно взмахнул руками, как вспугнутый голубь крыльями, и тихо, как бы себе, сказал: «В наше время такое — не редкость».

Перед входом в уже заполненный зал Клыков попросил своего помощника сразу по окончании вечера все увезти в мастерскую (панорама под стеклом в 1,5 метра), а мне сказал: «Мы здесь не нужны, я поеду поработаю» — и ушел.

Слово получил критик, председатель Московского Союза писателей В. Гусев. Бегло охарактеризовал Шукшина как «не первого в русской литературе, рисующего чудиков и Ивана-дурака, к финалу умнеющего». В заключение сообщил: «Мы помним Шукшина и чтим…». Молодые артисты МХАТа с листов читали отрывки из Шукшина, похоже, без репетиций — увы, скучно. В проходе мелькала дама в черном — подумалось, она так оделась, наверное, намеренно. А когда слово получил поэт, издатель, член правления Алтайского землячества Геннадий Гоц, представляя 1-й том антологии «Шедевры русской литературы XX века», куда вошли и произведения Шукшина, я, вспомнив, какой в 80-е годы это был рьяный служитель официальной идеологии (по оценке Виктора Петровича Астафьева), ушел на улицу.

Вскоре, листая «Литературную газету» № 37 (5988), 22–28 сентября 2004 г., в разделе «Память» увидел заголовок: «Наш Шукшин» — отчет о вечере в Доме национальностей, до того округленный, ни одного факта (не за что зацепиться — было событие иль не было его), кроме перечисления выступавших и их регалий. Такой подаче неугодных мероприятий «Литературка» научена многолетним правлением Чаковского, но вот чтобы, пользуясь современными технологиями, изымать из публикуемых фотоснимков неугодных людей — такого при советской системе не припомню. Рядом с заголовком моя фотография снятого с платформы памятника и сидящего рядом Клыкова. Но литжурналисты затерли автора Клыкова, а памятник подан как установленный без камня-постамента. И, конечно, мое авторство не значится (смотри рядом с текстом фотографии в «Литгазете» и подлинник. Что делать — в суд подавать или драться на месте?..). Просматривая публикации, не нашел ни в одном издании, чтобы читатель мог прочесть надпись на постаменте — везде фрагменты. В уральскую газету сам отдал диск, записанный качественно для всей полосы, а напечатали размером с игральную карту и надпись не прочтешь даже через лупу. По поводу нее требовательно возражали скульптору: «Почему „с любовью русские люди?“. Его любят и украинцы, и в Приднестровье, и…». На Урале во время беседы в редакции по телевидению в очередной раз рекламировали Вексельберга, купившего за немереные деньги яйца Фаберже. Прозвучал вопрос: «Зачем России яйца Фаберже?..». И ведь ни у кого не возникает даже мысли о масштабах собственности купившего. А стоит скинуться на памятник русским предпринимателям, сразу вопёж: «Шовинисты!». Даже Петр Палиевский, умелый оратор, представлен явно примитивно (потому что тенденциозно): «Дал высокую оценку сказке „До третьих петухов“. Вспомнил свое посещение шукшинской квартиры в Свиблове незадолго до трагической кончины писателя». (Кстати, полтора года до смерти Шукшин жил на улице Бочкова.) В юбилейных публикациях подобных неточностей такое множество, что по ним впору составить житие совсем другого Шукшина. Вот «Аргументы и факты», № 29 (1238), июль 2004 год, тираж 2 985 000 экз., 25-я полоса — «Человек со сжатыми кулаками». Кинорежиссер А. Митта вспоминает много раз повторенную историю с «Войной и миром» Л. Толстого. Только «очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятерку», — якобы сообщил о Шукшине Михаил Ромм студентам курса (или А. Митте).

Дальше читаем: «Василий был не только хорошим студентом, но и идейным комсомольцем. После того как студентка Гурченко стала подражать суперпопулярной тогда аргентинской актрисе Лолите Торрес, Шукшин, будучи секретарем комитета комсомола, потребовал исключения Гурченко из рядов ВЛКСМ». Здесь всё вранье и чистая выдумка. Шукшин еще на флоте был принят в ряды КПСС, в институте он с первого курса член партбюро института, а секретарем комитета комсомола в те дни был с иголочки одетый студент Алексей Салтыков, позже создатель идейного фильма «Председатель» с участием другого «героя нашего времени» Михаила Ульянова. На самом деле сюжет был такой: Шукшин в общежитии на пятом этаже сцепился с негром, пристававшим к студентке. Негр с собратьями из общежития МГУ написал обвинительное письмо в ректорат, началось судилище. Шукшину грозило исключение из партии, и лютее всех свирепствовал секретарь комитета комсомола Леша Салтыков. (Всякий раз, когда мы в мосфильмовских коридорах встречались с потолстевшим мэтром Салтыковым, надменно не смотревшим на Макарыча, Шукшин, отойдя, смешно изображал своего гонителя.) Кстати, на заседаниях партбюро, где обсуждалась пресловутая драка с негром, Шукшин, обороняясь, зло заметил: «Вы лучше из института гоните Гурченко, которая кривляется, подражая заморским дивам…». Да, Шукшин до гробовой доски выступал противником подражания Западу и с гордостью повторял: «В каких только грехах меня не обвиняли, но никто не называл космополитом — это уже удача!».

Вспоминает однокурсник Шукшина, режиссер Юрий Григорьев: «Мы как раз поздравляли шукшинского однокурсника Андрея Тарковского, который только-только вернулся с Венецианского кинофестиваля, где получил приз за „Иваново детство“. Среди довольно веселого застолья Шукшин сидел молча, играя желваками скул. И вдруг говорит: „Ребята, а ведь я вас всех обойду!“. Андрей опешил, но быстро нашелся: „Вась, да зачем тебе нас обходить? Мы тебя любим! Расступимся и пропустим — иди ради Бога!“. „Нет, — сказал Шукшин, погрозив кулаком. — Вы сопротивляйтесь. Я не люблю, когда мне зажигают зеленый свет!“».

Выходит, Шукшин позавидовал международному успеху Тарковского? Но в действительности разговор, переданный в этом отрывке, случился много раньше премии Тарковского, на вечеринке в квартире Григорьевых. Куда точнее в этом смысле снимок Юрия Григорьева, где А. Тарковский «твистует» с тогдашней женой Шукшина Александровой, а Макарыч в глубине склоненно зрит на это (он скоро расстанется с Александровой). Кстати, в словах Андрея, приведенных Григорьевым, явно чувствуется интеллигентская снисходительность. Вот уже ее-то натерпелся Шукшин в студенческие годы… Тем не менее, вспоминая прошлое, всегда отмечал, что созревал на вечеринках у Рениты Григорьевой, намереваясь обойти московских интеллектуалов.

Жаль, не услышал Шукшин быль о своих земляках, которую бы обязательно записал в свою тетрадь; ее поведала при мне отцу Михаилу Капранову (батюшке Свято-Никольского храма в Барнауле) главный хранитель художественного музея Тоцкая. В 70-е годы в музее появился пожилой мужчина с поводырем. Мальчик освободил от полотна обернутую в него икону Николая Угодника с глубоко вырезанными глазницами. Мужчина, ощупав доску, объявил, что это он мальчишкой в 30-е годы вырезал глаза иконе, а вскоре ослеп сам, и вот сейчас покаялся и просит икону восстановить. Появившись в условленный срок, он судорожно ощупал икону, уже реставрированную, заплакал и ушел из музея, не взяв иконы…