Альманах Российский колокол - Российский колокол, 2015. Спецвыпуск «Клуб публицистов премии им. Владимира Гиляровского»

Отбросив в сторону пилы, они пошли вдоль теплицы, осматривая деревца, застывшие в глухом ужасе.

– Мало того, что у нас виноградники вырубили, так все неймется, теперь за свое принялись, – гудел бас. – Ничего святого за душой. Моя у здешнего олигарха служит, так он такие деревья за доллары покупает, чтобы в зале в кадках держать для освежения воздуха. А эти под пилу пускают. Голь перекатная. Не имели ничего и иметь не будут.

– Так, может, и нам к твоему олигарху подкатить? Так сказать, с подарунком. За полцены отдадим, деревца-то молодые, – ответил молодой голос. – Или ему импортные подавай?

– Разберемся, – прогудел бас. – Пометь пока, которые сгодятся. А я выборочную рубку сделаю.

Потом прозвучало самое древнее из известных мне заклинаний: «Чтоб им пусто было», заглушенное визгом пилы.

Заклинание начало действовать немедленно. Зина ойкнула и схватилась за сердце, а моя апельсиновая роща вздрогнула и замерла. Лимоны обреченно ждали конца и, трепеща каждым своим листиком, посылали нам свои последние приветы. Я чуял, что наша кормовая база тоже пропадает. Апельсины, в ужасе от происходящего за стенкой, просто отказывались жить. Они закрыли свои цветочки, а на листиках проступила испарина, но это была не живительная роса, которой они питаются, а то, что у людей называется «слезы».

Первой заметила неладное Нюра.

– Девки, гляньте-ка, апельсины плачут.

Люся подняла глаза от кружки, в которую она капала пахучее лекарство для Зины, и молча кивнула.

Досчитав до шестнадцати, она отдала кружку Зине и, потрогав листик, горько сказала:

– Заплачешь тут, когда кругом людоеды беснуются.

– Да, каждый ноне норовит другого закопать, – вздохнула Нюра. – Свои обиды друг на дружке вымещают. Но им-то что? – и она погладила ствол плачущего дерева.

– Как что? – взорвалась Люся, сама чуть не плача. – За стенкой резня идет, а ты говоришь, им-то что!

– Ты думаешь, они чуют? – спросила хриплым голосом Зина.

– Молчи, тебе нельзя говорить. У тебя, наверное, криз. Губы посинели и пульс неровный, – строго сказала Люся. – Приляг пока на телогрейку, а я побегу, «скорую» вызову.

«Скорая» оказалась вовсе не скорой, а очень медленной машиной, и когда она приехала, над Зиной уже колдовала медсестра, за которой успели сбегать в деревню. Медсестра первым делом приказала открыть форточки. И это было правильно, потому что решившие умереть деревья источали такой одуряющий аромат, что и у здорового человека могла закружиться голова.

– Так шмели ведь повылетают, – слабо возразила Зина.

– Нашла о чем печалиться! У самой душа едва не отлетела, – сказала, как отрезала, медсестра, обильно втирая Зине в руку спирт, чтобы потом уколоть ее длинной иглой, через которую в больного вливают лекарство. Так же, между прочим, поступают и в Палестине, только без спирта. У нас в кибуце был медпункт, так Эдю не раз кололи в нем иголками, когда у него болели перетренированные мышцы. Правда, врачи не верили Эде, что это у него от тренировок, но все равно лечили, потому что у врачей такая доля – лечить всех: и дураков, и лгунов, и даже, говорят, врагов.

А вот на Руси самым действенным лекарством считается спирт. Его принимают внутрь, им растираются, им пропитывают компрессы, самый едкий и летучий, нашатырный спирт, дают понюхать, кроме того, на спирту делают сладчайшие ароматные настойки, которые все очень любят, но от которых можно и умереть. Я попробовал раз, прельстившись запахом спелой вишни, а потом валялся обессиленный на спине, не надеясь вернуться к активной жизни. С тех пор зарекся пробовать яства с человеческого стола. Но это было позже, когда я, по счастливой случайности, обрел собственный дом с садом и замечательными хозяевами.

А пока я наблюдал, как наконец-то прибывшие врачи склонились над Зиной, решительно отстранив медсестру и Люсю, а Зина улыбалась им порозовевшими губами. Врачи ничего делать не стали, сказав, что первая помощь оказана очень квалифицированно, но работать в таком аду они не могут. Медсестра, довольная похвалой, побежала в соседнюю теплицу, где громко обругала гагаузов, и те моментально выключили свою адскую машину.

Больше они ее не включали, но врачи все равно работать не стали, а забрали Зину с собой, хоть та и сопротивлялась, бормоча, что не на кого оставить детей. А вот гагаузы работу свою доделали. Правда, уже ночью, когда теплицы охранял один лишь пес. А сторож тем временем лечился спиртом.

Пес Верный был не робкого десятка. Он зашелся в неистовом лае, когда к теплицам подъехала фура, и из нее выскочили гагаузы с лопатами. Но и те были – парни не промах. Они пришли с подарком. Тот, что говорил басом, вытащил кость, сильно пахнущую кровью, и бросил ее в темноту. Верный заметался внутренне, не зная, бежать ли ему за костью, или выполнять служебный долг. Тут из машины выскочил еще один, высокий и белобрысый, которого Верный, судя по всему, знал. Белобрысый присел возле пса на корточки и сказал насмешливо:

– Ну, Верный, ты и дурак! Один стоишь на страже совхозного добра. Брось, дружок! Никто твоих стараний не оценит. Все равно все пропадом пропадет, а мы хоть бабок срубим.

Верный сильно смутился, ткнул парню морду в ладонь и, похоже, лизнул ее, вместо того, чтобы укусить, обидевшись на насмешку. Правда, его не только дураком, но и дружком назвали, да еще и свежую косточку поднесли. Тут задумаешься. И пес выбрал верный путь, наверное, поэтому его и звали Верным. Сбегал за костью и принялся ее грызть, равнодушный, как баран из монастырского сада.

Гагаузы взялись за дело, и к рассвету их фура была доверху завалена молодыми деревцами. Верный тявкнул пару раз вслед отъезжающей машине и побрел в сторожку, поскольку опять начинался дождь. От косточки остался только запах.

А я с тревогой думал: действительно ли гагаузы поехали рубить несчастных бабок, чтобы закопать их потом в землю, как говорила Нюра, или это такая шутка, понятная лишь тем, кто родился на Руси. Здесь слова часто обозначают не то, что кажется непосвященному. А реакции и поступки гиперборейцев – кстати, я почти сразу понял, что на Руси живут именно гиперборейцы, – вообще непредсказуемы.

Так, председатель вместо того, чтобы наказать Верного за нерадивую службу, обругал почему-то трудолюбивых гагаузов. Почему, мол, они не вывезли и срубленные деревца вместе с выкопанными. Будто не понимал, что дерево без корней уже ни на что не пригодно. А главное, к чему ругаться, когда гагаузов уже и след простыл? Потом без всякой связи закричал на всю теплицу:

– Ну, как тут моим Шмулевичам живется?

А как может житься шмелям на умирающих деревьях? За ночь листья наших кормильцев пожухли и свернулись в трубочки. Нектар еще сочился, но нам его не хотелось. Оставалось надеяться на Нюрин мед. Наконец председатель заметил неладное и крикнул раздраженно, крутя в руках поникшую ветку: