Альманах Российский колокол - Российский колокол, 2015. Спецвыпуск «Клуб публицистов премии им. Владимира Гиляровского»

– Что с лимонами-то творится? Листья вянут, цветки осыпаются. Где вы все запропастились? Зина, Люся! Может, вы их не поливаете?

– Николай Иванович! Это апельсины! – выскочила из-за деревьев Люся. – Им полив излишний вредит, особенно в такую сырую погоду. А Зина заболела.

Тут и Нюра приковыляла с дальнего конца теплицы.

– Здрасьте, Николай Иванович. Это ж наша гордость – апельсины, за селекцию которых мы, – помните? – медаль получили!

– Кхе-кхе-кхе… – закашлялся председатель. – Тем более недопустимо небрежение… Кхе-кхе, они явно болеют. Кхе-кхе-кхе…

Люся неожиданно подскочила к председателю и принялась колотить его кулачком в спину, но тот вовсе не обиделся и сдачи не дал.

– Хватит, уже все прошло, это аллергическое. Мать в детстве лимонами с медом перекормила, – миролюбиво молвил он. – А шмели? Где плоды их трудов? Почему цветки осыпаются, не дав завязи? Может, с удобрениями переборщили?

– Какие удобрения, Николай Иванович? – дерзко заявила Люся. – Откуда их взять? Удобрения еще в прошлом году кончились. Вы что, забыли?

Председатель снова закашлялся, а Нюра сделала страшное лицо и дернула Люсю за рукав.

– Шмели трудились вовсю, – робким голосом проговорила она, как бы извиняясь и за Люсю, и за нас. – А листья скукожились и цвет стал опадать, когда гагаузы начали лимоны вырубать.

– Что за чушь?! – отшатнулся председатель, словно опасаясь, что работницы снова примутся его бить. – А где остальные? Где Зинаида, тьфу ты, забыл, что она болеет, а Федор где?

– Так они вчера еще захворали, когда гагаузы-то пришли… – пыталась объясниться Нюра, но председатель перебил ее:

– Дались вам эти гагаузы. Сами работать не хотите, так хотя бы за пришлыми проследили. Устроили чистый лесоповал. Они что, убрать за собой не могли? Как Мамай прошелся. А запах какой удушающий!

– Да мы думали, они еще вернутся, – совсем растерянно проговорила Нюра. – Приходим утром – теплица нараспашку…

– Вы что, уходите, теплицу не заперев? – вконец разозлился председатель. – Так у вас все шмели разлетятся. А может, уже разлетелись? Что вы мне тут зубы-то заговариваете!

Было видно, что ему надоело чувствовать себя виноватым и очень хочется во всем обвинить других. Но Люсю было не унять.

– Мы всегда запираем. Речь идет о соседней теплице, где работали гастарбайтеры, – с вызовом сказала она. – Видать, у них, за границей, нет воровства, вот они и оставили двери настежь, предварительно забрав все, что можно пересадить. Торопились, когда грузили, вот и намусорили.

На дерзкий выпад молодой работницы последовал неожиданный ответ. Председатель расхохотался.

– Ну, молодцы! – просиял он лицом. – Вот это подход к делу! Неужто на рынок повезут? Не к себе же домой! У нас-то всего навалом, вот и не бережем ничего. Ладно, придут рассчитываться, я им ничего не заплачу. Скажу, вы уже натурой свое получили!

Повеселели и мои добрые попечительницы. Чтобы снять с них всякие подозрения в ненадлежащем уходе за плантацией, я победно прожужжал над самым ухом председателя.

Тот обрадовался мне как старому другу:

– Явился – не запылился! Ну, что за красавец! А где твои братья Шмулевичи?

Люся дернулась было, чтобы что-то сказать, но председатель жестом остановил ее.

– Помолчи, Людмила. Шмелей оставляю под твою личную ответственность. Я в Германию на пару недель еду, по обмену опытом. Вернусь – проверю. И чтобы цитрусовые в порядок привели. Кто его знает, может, они действительно шок испытали. Подпитайте старым навозом, слава Богу, этого добра пока хватает.

– А больше рубок не будет? – осторожно спросила Люся. – Бригадир сказал, что электричества на две-три теплицы хватит, а под свободную землю можно инвестора найти.

– Разные есть мнения, – уклончиво молвил председатель. – А Валентин пусть не умничает. Я его как назначил бригадиром, так и смещу, – и, помолчав, добавил: – Мы можем хоть все тут посносить и порубить, а земля от этого свободной не станет. А потом и нам голову снесут.

Последняя фраза оказалась пророческой, но из всех нас это почувствовала одна Нюра. Она перекрестилась и сказала:

– Бог даст, не заморозим наших Шмулевичей…

В том, что она назвала нас Шмулевичами, было даже нечто уважительно-заискивающее.

– Не боись, Нюра, – с деланной бодростью ответил председатель. – Живы будем, не помрем. Я не толстокожее ваших апельсинов. Самому тошно было, когда гагаузов в теплицы посылал. Ничего. Прошлую зиму пережили, и эту переживем. Если, конечно, Рыжий Мерзавец опять тарифы не поднимет. Да ладно, может, в Германии инвестора стоящего найду, а не из наших жуликов. Зря я от немецкого в школе отлынивал, да и в институте не больно жаловал. Хоть переводчиков нанимай.

Приняв решение прекратить экзекуцию цитрусовых и роз, председатель заметно повеселел и даже помолодел. По-мальчишески хлопнув себя по лбу, как делают, приветствуя особо удачную мысль, он обернулся к Люсе:

– Слушай, Люд, а почему бы тебе в Мориса Тореза не поступить? Будешь при мне переводчицей.

– Я бы с удовольствием, – зарделась Люся. – В школе у меня пятерка по английскому была, и аттестат без единой тройки, да, боюсь, теперь в институте платить надо.

– У нас заложены деньги на учебу, – серьезно молвил председатель и весело добавил: – А будет маловато – сама на Минке розами наторгуешь или мать пошлешь. Тетя Маша ведь на розах работала, пока не обезножела. Имеет право получить вспомоществование продукцией.

– А говорили, розы тоже выкорчуют, – пробормотала завистливо Нюра.

– Азеры настаивали, – снова помрачнел лицом председатель, – мы ведь им конкуренты, но я – ни в какую. Конечно, товарного производства не будет, но для своих нужд сохраним.

– Я бы тоже поторговала, – просительно заглянула в глаза председателю Нюра. – А то Марию боязно на коляске-то одну на дороге оставлять.

– Не вопрос, – бодро ответил Председатель. – Ладно, вернусь из Германии – обсудим. Нам бы ночь простоять да день продержаться. А главное – зиму пережить.

Зиму мы пережили, но как пережили – и вспоминать страшно. Апельсины не умерли, но сильно болели. Досталось и нам, потому что человек по кличке Рыжий Мерзавец, которого посадили на электричество, приноровился отключать его в самые морозные дни. Наверное, думали, когда сажали, что электричество его убьет, а он так к нему пристрастился, что всех посадил на голодный паек. А электричество на Руси – это не только свет, но еще и тепло, и вода, потому что воду, оказывается, добывают электрические насосы. Даже коровы перестают доиться, когда Рыжий Мерзавец отключает свет, а мы впадаем в оцепенение и живем исключительно прошлым.

Впрочем, я не уверен, что Рыжий Мерзавец – это кличка. Возможно, Рыжий – это имя, как у местного кота, с которым постоянно дерется Верный, а Мерзавец – фамилия или профессия. Но это прояснилось, как и принято на Руси, при самых неожиданных обстоятельствах. Когда миновали лютые зимние морозы и солнышко стало проглядывать сквозь заиндевевшие крыши, в теплицу вбежала запыхавшаяся Зина, крича не своим голосом: