Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 5-6

Среди компьютерных хомячков некоторое время назад было модным постить сентиментальную фразу-рассказ Хемингуэя: «For sale: baby shoes, never used. (Продаются: детские ботиночки. Ни разу не ношенные)». В Майданеке сохранился склад, от пола до потолка битком заполненный обувью узников: и детской, от годовалых малышей, и взрослых, до старческих ботов. Всё с немецкой дотошностью отсортировано, поделено. Только не успели вывезти…

Удивительно ли, что в Майданеке узники мечтали о смерти? И легко её находили.

Странно, но в истории Майданека было только два массовых побега, и оба были связаны с побегом советских узников… Удивительно или закономерно?

Неправильно считать Майданек и другие концлагеря порождением сумасшедшего мозга. Нет, они были созданы мозгом расчетливым, трезвым, хладнокровным. И вина тут не в «сумрачном германском гении». Все страшные преступления человечества – и геноцид армян в 1915 году, и атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, и уничтожение тутси в 1994 году, и артобстрелы городов Донбасса в 2014–2015 годах – всё это совершалось не в помешательстве рассудка, а в результате воплощения вменяемых и одобренных большинством расчетов.

Но всё же в голове не укладывается: как нация, породившая Бетховена и Гёте, Моцарта и Шиллера, смогла переступить грань человечности? Как смогла нация высокой интеллектуальной и духовной культуры превратиться в зверей? В очерке Горбатова приводится такое свидетельство очевидца: «Я видел, – рассказывает свидетель Станислав Гальян, житель соседнего села, мобилизованный со своей подводой на работу в лагере. – Я сам видел, как обершарфюрер Мунфельд (начальник крематория Майданека – прим. А.Ч.)взял четырёхлетнего ребёнка, положил его на землю, встал ногой на ножку ребёнка, а другую ножку взял руками и разорвал, – да, разорвал бедняжку пополам. Я видел это собственными глазами. И как все внутренности ребёнка вывалились наружу…»

Только всецелое убеждение всего общества в своей исключительности, превосходстве над другими, уверенность в отсталости всех иных народов может привести культурного человека в состояние бесчеловечного скота. Только убеждение, что они – люди, стремящиеся к вершинам человечности, а другие нации – лишь историческое недоразумение, помеха на пути к этим вершинам. Только уверенность, что эти «вершины/страна – понад усе…»

Несмотря на абсолютную доказуемость и относительную лояльность союзнической прессы, всё же на Западе после публикации материалов о Майданеке прозвучали голоса о «советской пропаганде». Уж слишком там неприязненно относились к России. Что говорить, когда в 1942 году, во время посещения Людмилой Павлюченко (той самой девушкой-снайпером, которой посвящён нашумевший фильм «Битва за Севастополь») США, журналисты на пресс-конференциях игнорировали её рассказы о подвигах советских воинов и, как вспоминает знаменитый советский журналист Юрий Жуков, с ехидством задавали ей вопросы: «Скажите, дорогая, какое белье вы носите на фронте?» или «Позволяют ли вам использовать помаду для губ?»

Запад до последнего отстаивал порождение самого себя: немецкий нацизм. Лишь освобождение узников в концлагерях во многих странах Европы – Германии, Польше, Прибалтике – окончательно принудило Запад признать и осудить чудовищный аппарат лагерей смерти в Германии. Но, как оказалось, не окончательно.

Все эти десятилетия бацилла нацизма, национальной нетерпимости бережно сохранялась и подкармливалась. Как в Майданеке, где на банках с кристаллами яда «Циклон» была надпись: «специально для восточных областей». Отравление среды этой бациллой оказалось успешным – на Балканах, в Прибалтике, на Украине.

Сложно понять, почему миллионы людей Украины спокойно приняли украинский национализм – кто с воодушевлением, на ура усвоив лозунг «Украина понад усе», кто с равнодушием («Моя хата с краю!»), кто с мерзким эгоизмом («Кого угодно – но лишь бы не меня»). И машина истребления, уже не лагерь, а «страна смерти» заработала: случилась Одесса, бомбардировки городов Донбасса, безжалостные казни военнопленных, насилие над мирными жителями Донбасса, убийство инакомыслящих по всей стране. И всё это под припевочку «Украина понад усе». Всё так же нивелированы человеческое достоинство, отвержены права, истребляется свобода слова и даже мысли.

Убийство человека стало оправданным высокими идеалами. Охваченную пожаром Украину стали тушить, как бензином, ненавистью и жестокостью. И стоит ли удивляться, что пожар уносит всё больше убитых? За жертвами Одессы последовали многочисленные убитые в Донбассе, но смерть дошла и до Киева, унося неугодных политиков. И всем ясно, что Олесь Бузина – не последняя жертва.

Майдан породил Майданек в масштабе одного из крупнейших государств Европы. И смрадное пламя, с трупным запахом, всё чаще беспокоит соседей на Западе. Но они, по привычке, отгородились от него герметическими окнами. Но не только на Западе. Увы, даже в России появилась значительная прослойка людей, наглухо закрывших свои души от трупного смрада из Украины. Помню, в июле 2014 года, когда Луганск обстреливала украинская артиллерия, когда гибли люди, меня, находящегося в Луганске, некоторые москвичи и петербуржане из либеральных литераторов пытались убедить, что войны на Украине нет. Безусловно, им на расстоянии виднее. Мне тогда подумалось, что если бы вдруг узники Майданека вдруг раздобыли телефон и смогли дозвониться в Берлин или Мюнхен своим знакомым, те бы ни одному их слову не поверили.

В одной из своих статей Константин Симонов писал, что все люди, пережившие войну, как бы перенесли операцию на сердце. И долго, долго не заживает рана, болит сердце и душа. И хочется крикнуть: «Невыносимо!» Да кто услышит сквозь закрытые окна?

Луганск

Фраза найдена у П. Флоренского («Иконостас»), Флоренский цитирует Библию.

Фраза из натальной карты.

Дюбек – душистый табак, выращивался раньше на южнобережных склонах за окраинами Ялты. Экспортировался в Кубу. Дюбек добавляли в лучшие сорта гаванских сигар для аромата. Платили золотом.