Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8

– Мы с Мартой знаем немного русский язык. Я есть Генрих, – тихим голосом произнес немец.

– Ну, если так, то мы, значит, Женя и Фрося, стало быть.

Немец, улыбаясь, протянул руку, и Дмитрия, секунду поколебавшись, протянул свою. Они обменялись крепким рукопожатием.

– Проходите в дом, а то тут вся улица сбежалась на смотрины. Я чай поставлю, там и поговорим. – И Фрося, открыв дверь, первая шагнула через порог.

– Мы можем посмотреть дом? – как бы извиняясь, произнес Генрих.

– Пожалуйста, смотрите, только не обессудьте, у нас не прибрано… – начала Фрося.

– Цыть, не мельтеши! Не музей. Пускай смотрят, как есть, – остановил ее окриком Дмитрия.

Молчавшая до этого времени Марта осторожно, будто боясь что-то раздавить на полу маленькими шажками подошла к кафельной печке, которая занимала большую часть комнаты, и, прижавшись к ней, вдруг тонким голосом заплакала. Генрих быстро подошел к ней, обнял и стал что-то шептать на ухо, потом повернулся и извиняющимся голосом сказал:

– Прошу извинить, пожалуйста, майн фрау, она немножко вспомнила себя в нашем доме.

Дмитрия, понимая, что надо как-то разрядить эту обстановку, вдруг сказал:

– Вы тут, значит, давайте сами проходите, а мы с Фросюшкой в сад за яблоками сходим, жуть сколько за ночь нападало.

Генрих не ожидал встретить в своем доме таких, как он с Мартой, стариков. По возрасту они были одногодки. Значит, война в их жизни сыграла немалую роль. Что они думают, как поведут себя? Нет, он постарается объяснить этим старикам, что им ничего не надо, они с Мартой просто хотят посмотреть свой дом, в котором были когда-то счастливы…

От этих тягостных размышлений его оторвал голос жены:

– Генрих, пойдем в комнату Вилли.

Они подошли к двери в детскую, и Марта, осторожно открыв ее, вскрикнула:

– Майн гот, Генрих, это их сын, он русский офицер. – Но, увидев траурную ленточку на портрете, вопросительно повернулась к мужу.

– Марта, их сын погиб.

Набрав полную корзину яблок, Дмитрия и Фрося вошли в дом. Стояла тишина.

– Дмитрия, они что – уехали? – спросила Фрося.

Дверь в комнату Мити была открыта. На кровати их сына, крепко обнявшись, плакали два пожилых человека. Фрося захлюпала носом за спиной Дмитрича. Старики встрепенулись и, как провинившиеся дети, стесняясь, что их застали за чем-то неожиданным, встали. От растерянности оба, мешая немецкие и русские слова, стали извиняться:

– То есть комната наш сын, Вилли. Извините нас, это нервы. Наш мальчик погиб, ему было три года. Налет британской авиации.

Дмитрия начал что-то искать в карманах, потом обратился к Генриху:

– Пойдем, как там тебя, Генрих, покурим. Женщины – они тут сами поговорят.

Они вышли во двор, Генрих виновато развел руками:

– Я не курю, сердце.

– А я вот с тех самых пор и курю.

Дмитрия достал пачку «Беломорканала» и закурил. Неожиданно Генрих взял из рук Дмитрича пачку, ловким щелчком выбил папироску, размял ее между пальцев, сделал «козью ножку» и, прикурив, жадно затянулся.

– Вот те раз, а говорил – не куришь, – усмехнувшись, произнес Дмитрия.

– С тех самых пор я не курил «Беломор». Сибирь-матушка, русский мороз-дядюшка, медведь-батюшка, топор – брат родной, – вдруг без акцента нараспев произнес Генрих.

– Значит, бывал у нас, коль так шпрехаешь по-нашему. А где, если не секрет? Может, пути-дорожки наши пересекались? – запыхтел папиросой Дмитрия.

– Ленинград – Сибирь.

– Хорошие университеты прошел. А я вот южнее был. Первый Украинский. Закончил в Будапеште, там меня и зацепило.

Дальше курили молча. Каждый из них думал о своем. И недоверие друг к другу постепенно уходило вместе с дымом папирос. Из дома Фрося позвала пить чай.

Разговор за столом явно не клеился, и гости начали собираться.

Растерянные от этой неожиданной встречи, оказавшиеся в этот вечер по воле судьбы вместе в этом небольшом стареньком домике на бывшей окраине Кенигсберга, а теперь в центре обступившего дом микрорайона Калининграда, стояли они друг перед другом – бывшие когда-то враги, а теперь просто пожилые люди. Жизни их перемолол «молох» войны. Не смогли они прожить так, как хотелось, – радостно и счастливо, без боли и утраты.

И вот, подчиняясь какой-то внутренней силе, которая позволяет людям понимать друг друга без слов, они вдруг прямо на пороге крепко обнялись.

Дом примирил в этот вечер своих хозяев, он старался согреть их одинаково. Дом, как человек, имеет душу. Это место, откуда берет начало река жизни. И как далеко ни уплываем мы по ней, все равно возвращаемся назад. Это единственная река в мире, которой нет ни на одной географической карте…

Люблю слушать дождь. Сначала первые капли бесшумно появляются на стекле. Минута, другая – и, наконец, замысловатая дробь дождя-барабанщика ударяет по карнизу. Проходит какое-то время, и, вобрав в себя тысячи капель, водяной поток устремляется мимо окна вниз по водосточной трубе и с грохотом вырывается на свободу.

Нет, я не сумасшедший. Это, наверно, от одиночества. Все, что осталось там, за больничными стенами, в той жизни, которой я теперь лишен, здесь воспринимается совсем по-другому.

Лечащий врач – Аглая Филипповна, седенькая старушка с добрыми глазами, единственный мой постоянный слушатель, как-то сказала:

– Это очень красивая и печальная история, мой мальчик. Но она противоречит канонам. Так не может быть.

Зима показалась мне, как никогда, очень долгой. Но вот, наконец, пришла весна. Надеюсь, что-то должно измениться в моей судьбе.

Главное для меня сейчас, в самом деле, не сойти с ума. Там, за окном, люди гуляют по улицам, ходят друг к другу в гости. Здесь можно только одно. Я придумал себе это сам. Каждую ночь я гуляю по памяти…

Мое детство было счастливым. Любящие родители, заботливые дедушки и бабушки. Каждый день – праздник. Скажи мне кто-нибудь тогда, что есть другая жизнь, я бы не поверил. Будущее было ясным и понятным. Сначала университет, потом престижная работа в банковской сфере – в традициях семьи. Дальше законный брак с Леркой, моей первой и единственной любовью. Ну, и долгая, счастливая жизнь в кругу детей и внуков.

«Первый звоночек» прозвенел на вступительных экзаменах в университет. Поставив свое «Я» выше мнения преподавателя, я с треском провалился, несмотря на «безграничную помощь» родителей.

– Ума наберешься, мужчиной станешь, – вынес свой вердикт на проводах в армию отец.

Попал в погранвойска, на Дальний Восток. Места – первозданные. Какое приволье! А воздух! Первое время даже голова кружилась. Вот что значит вырваться из «каменных джунглей» города.

– Курорт на два года и совершенно бесплатно, – объявил по прибытии на заставу сопровождающий нас офицер.