Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8

Удивительно, но служба мне понравилась. Первое дежурство на границе, частые подъемы по тревоге – была в этом какая-то забытая романтика детских игр в казаки-разбойники, но уже по-взрослому. Койки в казарме стояли в два яруса. Соседом по «второму этажу» оказался парень моего призыва. Даже не помню, кто из нас первый предложил держаться друг друга. «Дедовщины», которой пугали на гражданке, на заставе не оказалось. Но вдвоем все-таки было проще. Моего нового друга звали Вовкой. Был он этаким не по возрасту хозяйственным мужичком. В новой для меня армейской жизни чувствовал себя как рыба в воде. Это сразу заметил наш старшина, прапорщик Гудков, и назначил его каптером, «своей правой рукой», как он любил говорить на построениях.

Старшина готовился к уходу на пенсию, больше пропадал на охоте и рыбалке, чем на службе. В руках у Вовки незаметно сосредоточилась вся хозяйственная власть в роте. Но наши с ним дружеские отношения не изменились. Часто вечерами после отбоя, закрывшись в каптерке, мы попивали чай и болтали «за жизнь».

Почту на заставу привозили раз в неделю из города. Больше всего писем приходило от Лерки, родители писали реже. Как-то в один из таких вечеров Вовка обратился ко мне с неожиданной просьбой – почитать мои письма. Покраснев, объяснил причину. Так я узнал, что он детдомовский.

Тот, кто служил в армии, знает цену письмам. Их ждут от родителей, друзей, любимых девушек. Каждое письмо – это как билет туда и обратно, в другой мир под названием «гражданка». Знать и верить, что тебя любят и ждут, что ты не один – вот что такое письмо.

Постепенно родители и Лера привыкли к Вовкиным приветам, и мои письма стали нашими.

На погранзаставе разрешалось иногда «браконьерничать». Свежее мясо к солдатскому столу никогда не мешало. Вовка оказался прекрасным стрелком, и старшина часто привлекал его к «королевской охоте». Так мы называли между собой охоту, которую организовывало начальство для проверяющих, приезжающих к нам на заставу. Зверя непуганого было полно. Егеря в погранзону не заходили. «Стреляй не целясь, не промажешь», – любил шутить наш старшина.

Под Новый год, после одной такой охоты, Вовке объявили отпуск. Ребята завидовали ему «по-черному», за глаза в курилке называя холуем. Но тот не обращал внимания на эти разговоры. Вид у него был и без того растерянный и подавленный. Многие посчитали тогда, что ему стыдно, и оставили в покое. Но настоящую причину, кроме меня, не знал никто. Ему некуда было ехать.

Тогда я посчитал, что делаю благородный поступок, помогаю другу в трудную минуту.

Вовка уехал в мой город, к моим родителям, к моей Лерке.

Мне перестали давать по вечерам лекарства. Аглая Филипповна спрашивает уже несколько дней о моих снах. Беззастенчиво вру что сплю «без задних ног». Хотя каждую ночь вижу один и тот же сон: черный аист вьет гнездо на верхушке старого засохшего каштана под окном. Я стучу по стеклу кричу чтоб улетал, – и просыпаюсь. А потом до утра не могу заснуть.

Когда небо звездное, решетка на окне превращается в игральную доску. Можно играть звездами в шашки с самим собой, оставаясь победителем и побежденным в одном лице. Так и в жизни. Сказав правду, остаться виноватым. И наоборот, солгав – добиться прощения и сочувствия на условиях нужного молчания. Правда стала многим не нужна. Она заставляет задуматься. Так как теперь жить? По закону или по совести?

Вовка вернулся на заставу под старый Новый год. Как Дед Мороз, привез кучу подарков и новостей. Мы всю ночь просидели в каптерке, отмечая его приезд. И уже под утро приняли решение: после дембеля ехать вместе ко мне. Мы рисовали радужные планы нашей будущей гражданской жизни. До конца службы осталась одна весна.

Был у нас на заставе живой талисман – медведица. Год назад наряд задержал браконьеров, когда те пытались скрыться на машине из погранзоны. У них изъяли автомат Калашникова, два карабина и свежую шкуру медведицы. Задержанных передали милиции, а через два дня на том самом месте ребята нашли маленького медвежонка. Так на заставе появилась Галочка. Имя ей такое дали за яркое белое пятно на груди. Выкормил ее из соски наш повар ефрейтор Бочкин. Незаметно Галочка превратилась в Глафиру Федоровну, большую стройную медведицу с черной пышной, блестящей, шелковистой шерстью. Любимым ее местом была, конечно, солдатская столовая. Здесь она проводила почти все свое время, ни на шаг не отходя от своего кормильца – повара Бочкина. Для отдыха Глафира облюбовала старую яблоню за казармой. Я раньше и не знал, что здесь, на Дальнем Востоке, медведи живут на деревьях. Наш замполит рассказал, что медведь забирается в верхнюю часть кроны дерева, садится в развилку, сламывает ветки, объедает их и кладет под себя. После таких жировок на деревьях остаются гнезда медведей, а крона оказывается обломанной почти наголо. Такое гнездо оборудовала себе и наша Глафира. Добродушнее зверя нельзя было представить. Особенно Глафира любила фотографироваться. Каждый дембельский альбом украшали ее фотографии.

И вот, когда до дембеля оставалось сто дней, на заставу нагрянула очередная проверка из Москвы. Наш командир решил прогнуться перед начальством. Была организована большая королевская охота. Но закончилась она неудачно. Охотники такую пальбу открыли, чуть друг друга не перестреляли. Наверно, много выпили. Слава богу, баня у нас была мировая, ею эта охота и закончилась.

То, что Глафиры не было на завтраке, никого из ребят не удивило. Она себе такое позволяла и раньше. Но когда Глафира не появилась к ужину, по заставе поползли слухи. Повар Бочкин признался, что видел, как рано утром старшина и каптер увезли медведицу на дежурной машине. Это только подлило масло в огонь слухов. Но на вечерней проверке начальник штаба объявил, что медведицу увезли в городской зоопарк, так как проверяющий полковник запретил содержание дикого животного на заставе в целях недопущения несчастного случая. В армии приказы не обсуждают. Ребята пошумели между собой и успокоились. На второй день из города вернулся Вовка со старшиной. Но и он на все вопросы отвечал односложно:

– Был приказ отвезти в зоопарк.

Мне же вечером шепнул:

– Придет время, узнаешь.

Что произошло на самом деле с Глафирой, я узнал только в поезде, который вез нас на дембель.

Проверяющему полковнику понравилась медведица. Вернее, не она сама, а ее шкура. Вовка божился, что убивал Глафиру старшина Гудков, а он только помог шкуру снять. Мясо они отвезли на дальний кордон леснику, где и пропьянствовали целый день. Мы тогда чуть не подрались. Но Вовка в конце концов убедил меня, что у него просто не было выбора. Я почему-то согласился с ним – ведь он был моим другом, и мы ехали домой.