Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

По площадям, по улочкам кривым,
по переулкам старым без названий –
по прожитым годам, как таковым,
везёт меня трамвай воспоминаний.

Везёт меня последний старожил,
огнями отражаясь в лужах лунных.
А я сижу и думаю, как жил,
под перестук его колёс чугунных.

А жил, как все. Старался не отстать
от тех, кому другой удел подарен.
Но что имею – всё отец да мать,
которым я премного благодарен.

А что умею – то моё, при мне,
со мной растёт и набирает силу.
Но, видимо, созревшее вполне,
со мной, перекрестясь, уйдёт в могилу.

Вот и теперь – держусь, чтоб не упасть.
Живу, не зная счастья и покоя.
Зато душе приличествует страсть,
а плоть зато приемлет дух изгоя.

Стихает вражда, как круги на воде.
Добро прорастает, как щавель.
Корёжится зло. Но всегда и везде
найдётся для Каина Авель.

Топорщатся сёла. Растут города,
сверкая огнями окраин.
Вельможится жизнь. Но везде и всегда
найдётся для Авеля Каин.

Земля этот принцип продлит без конца.
И небо его не осудит.
По замыслу и по веленью Творца
так было, так есть и так будет.

Настрой души не подменить набатом
фальшивых фраз без дыма, без огня.
Моя душа давно больна закатом
последнего и рокового дня.

Пускай кого-нибудь волнуют фразы
и пустозвонство фарисейских слов.
Меня ж давно снедают метастазы
печальных бдений и печальных снов.

И ты, вполне заслуженный онколог,
больного не пытайся врачевать.
Мой дух так слаб, мой подвиг так недолог,
чему бывать – того не миновать.

Похмелья вечеров похожи на игру:
за час до темноты они ещё лукавы,
но северной звезды почувствовав иглу,
они стоят, тихи, они не жаждут славы.

В такие вечера с безоблачных высот
на землю грешную слетают херувимы
и видят, что дома живут подобьем сот,
пока не тронуты, пока богохранимы.

И люди в тех домах живут подобьем пчёл,
не ведая стыда, не чувствуя позора,
живут под чей-то смех и чей-то произвол,
танцуя свой канкан, свой танец медосбора.

В такие вечера на небе виден крест.
В такие вечера среди домов острожных
нет-нет да прозвучит печальный благовест
неправедных трудов и истин непреложных.

О, Коктебель! Когда б твоя лазурь
вошла в мою нетронутую душу,
узнал бы я дыханье тёплых бурь,
увидел бы и море в ней, и сушу.

И проросли б тогда в моей душе,
как кущи, как сады Семирамиды,
твои холмы, остывшие уже,
на берегах, давно видавших виды.

Душа была б, что Божья благодать,
которую не знают властолюбцы,
и были б в ней твоих заливов гладь
и гор твоих Нептуновы трезубцы.

И знал бы я под шум небесных струй,
под твой рассвет, изменчивый, как мода,
что сладок сон и сладок поцелуй
нетленного понятия – свобода.

И знал бы я под говорок волны,
под твой закат, червонный, как рябина,
что бриз солен и губы солоны
удевушки по имени Регина.

Потому, что ты чайкой в небе
в две мелодии, в два крыла –
я забуду о чёрном хлебе
и узнаю повадки зла.

Потому, что ты лодкой в море
в две уключины, в два весла –
я забуду о прошлом горе
и узнаю закон числа.

Потому, что ты синей лентой,
не имеющей глубины –
я останусь земною рентой
для тебя – для морской волны.

Ты же, ты же, стихия злая,
та, которую так люблю,
ты откроешь мне двери рая,
протянув (затянув) петлю.

Когда в душе сиреневый рассвет,
когда душа поёт и дышит новью,
без сожалений – прав я или нет –
живу работой и живу любовью.

Когда в душе вечерняя заря
и всё покрыто розовым туманом,
опять без сожалений – только зря –
живу бездельем и живу обманом.

Когда же в ней, в душе, темнеет ночь
и за грехи меня корит и судит, –
живу лишь тем, что подрастает дочь,
которая, даст Бог, счастливей будет.

Когда же в ней, в душе, к мольбам глухи,
ещё сильней сгущаются потёмки, –
живу лишь тем, что пишутся стихи,
которые, даст Бог, прочтут потомки.

Я умру в этих диких и гордых степях.
Я другую судьбу не приемлю.
И не важно – развеют по ветру мой прах
иль зароют в холодную землю.

Приднепровские степи… Полынь да ковыль,
да безудержный блеск ятаганов
мне мерещится сквозь придорожную пыль
да сквозь марево скифских курганов.

Приднепровские степи, седлаю коня,
и несёт меня буйная сила.
Вы ж любите меня и храните меня –
вы моя колыбель и моя вы могила.

Криворожские степи… Руда да беда,
да жестокая власть золотого колечка.
Вы печали моей голубая звезда
и надежды моей догоревшая свечка.

Но приветствуя всё же и всё же звеня,
созревает во мне ваша гордая сила.
Так любите меня и храните меня –
вы моя колыбель и моя вы могила.

И Донецкие степи – свидетели братств.
Терриконы да шахты следами абстракций.
Вы хранители чёрных несметных богатств.
Вы держатели белых сомнительных акций.

Вы служители вечного быта – огня.
Эта жажда огня нас давно породнила.
Так любите меня и храните меня –
вы моя колыбель и моя вы могила.