Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016

Шевелюры измяв низкорослым лесам,
лёгкий ветер гоняет мурашек по коже.
Отвяжитесь – он стар. Он уже написал
всё, чем нынче смущён, чем возвысится позже.

Рухнул в дрёму, как в тартар, и к чёрту – дела:
все гекзаметры ваши и ваши верлибры.
Конопатая Фрина, и та не дала,
на простуду ссылаясь… Ах, Фрина, их либе

в дых… Растрачен запас, заготовленный впрок.
Но душа не готова примкнуть к балагану.
И репризы Эзопа ему поперёк
естества или – попросту – по барабану.

Жизнь обмякла, а слава не произошла,
не вошла в ежедневный набор провианта.
…Осыпает цветы мушмула. И пчела
собирает нектар в бороде у Бианта.

Напиши мне письмо и лучшую строчку вырежь.
Ты вкушаешь лангустов, дуешь коньяк, слоняешься
в шляпе по Квинсу или по Гринвич-Виллидж.
Но какое мне дело, ежели нет меня

в той стране, где волна колеблется перламутром,
на взъерошенных вязах вздрагивают листы;
где не рыщут бомжи по мусоркам ранним утром,
на отлов человеков ночью не мчат менты.

Хорошо, что ты – там, задира, кустарь-филолог,
несгибаемый логос, вечное два в уме,
сквозь чужие таможни длинную цепь уловок
неизменно влекущий… Помнишь, как на холме

мы сидели – спина к спине, – озирая мутный
тёмно-серый залив с корягами на плаву.
На покатые сопки сыпал с небес кунжутный
мелкий сетчатый дождик – и выпрямлял траву.

Никуда не срываясь, медленными глотками
мы цедили по-братски местное каберне.
Я следила, как жук вразвалку ползёт под камень,
растопырив надкрыльев лопасти… Как бы мне

ни хотелось тебя погладить, – рука чертила
в запотевшем пространстве эллипсы и круги.
И трёхдневной, колючей медью твоя щетина
пламенела, но не хотела моей руки.

Мы сидели, как два китайца, настолько древних,
переживших и потепления и снега,
что неважно уже: коряга качнулась в дрейфе
или мимо проплыл взлелеянный труп врага.

…Ты в широтах, где всяк уместен – и, слава Богу!
но такие, как я, нелепы – и пусть. Не то б
слабоумной старухой к тихому эпилогу
доплыла бы, сложившись в англоязычный гроб

в чём-то розово-белом. Как бы ты иронично
поглядел – ни озноб в лопатках, ни в горле ком.
И тогда бы Господь послал меня жить вторично
в синеватую морось, на киммерийский холм.

Красная охра, сиена и сурик –
средневековья готический сумрак.
Столик в кафе угловой.
И переводчика око оленье

влево косит. Увлажнённый оклеен
воздух кленовой листвой.

Как утомителен пьяный вестфалец.
Толстый его указательный палец
тычет то в башню, то в ров.
Тёмно-янтарное пенится пиво,
и вдоль канала цветут прихотливо
крыши опрятных дворов.

Но переводчик забыл о работе.
Над балюстрадой в полуобороте
сгорбился и не сулит
ясности, с нами молчанием мерясь,
ноздри раздув, как почуявший ересь
истовый иезуит.

Словно подслушал твоё нетерпенье
выйти со мной… На покатой ступени
жёлтые пятна листвы.
Немец, усердно цитируя что-то,
пялится на городские ворота
цвета засохшей халвы.

Пусть этот бюргер лопочет что хочет
и притворившийся флюгером кочет
медным сверкает пером.
Мы под парами в квадратном проёме
арки, как будто на древнем пароме,
в темень плывём вчетвером.

Прокукарекает вздорная птица –
мы возвратимся, а бюргер проспится,
выйдет с цветком на груди
к завтраку… Но переводчик за нами
вслед пересохшими дрогнул губами.
Сжалься! Не переводи.