Ингмар Бергман - Улыбки летней ночи

Входит Дезире Армфельт в великолепном туалете. Гром аплодисментов из тьмы зрительного зала подобен грохоту волн, разбивающихся о берег. Фредрик аплодирует, и Анна тоже слегка похлопывает руками в перчатках. Анна. Кто играет графиню?

Фредрик. Если не ошибаюсь, фрекен Армфельт. Анна. Кажется, ее зовут Дезире?

Фредрик. Совершенно верно, Дезире Армфельт. Анна. Дай мне, пожалуйста, бинокль. (Анна быстро берет бинокль и тщательно разглядывает фрекен Армфельт, которая вышла на авансцену. Вдруг Анна поворачивается к мужу.) Она посмотрела на нас. Почему?

Фредрик. Не думаю, чтобы она смотрела именно на нас.

Анна. Она посмотрела на нас и улыбнулась. Почему? Фредрик. Все актрисы улыбаются публике в благодарность за аплодисменты.

Анна (с яростью). Она изумительно красива.

Фредрик. Милое дитя, это всего лишь грим.

Анна. Откуда ты знаешь? Ты видел ее в жизни? Посмотри на ее ожерелье! У нее у самой столько любовников.

Фредрик. Да, да, да, да, да, да. (Вздыхает.)

Анна бросает на мужа мрачный подозрительный взгляд, Фредрик Эгерман неуверенно улыбается, выдвигает вперед подбородок и делает вид, что всецело поглощен пьесой. Анна ерзает на стуле. Шуршит шелк; ее обнаженные плечи напряжены. Фредрик снова вздыхает, на этот раз тихо, не подчеркнуто.

Дезире…мы знаем, что у каждого мужчины есть чувство собственного достоинства. Мы, женщины, вправе совершить любое преступление по отношению к нашим мужьям, любовникам, сыновьям, но только не ранить их чувство собственного достоинства. Если мы раним его, значит, мы глупы и сами виноваты в своих неудачах. Нам надо сделать это их чувство собственного достоинства нашим союзником, холить его и лелеять, льстить ему, играть на нем, как искусный музыкант на своем инструменте. Тогда мужчина в наших руках, у наших ног и вообще там, где мы в ту минуту пожелаем его видеть.

Первая дама. Вы думаете, это можно сочетать с подлинной и искренней любовью?

Дезире. Не забывайте, мадам, что любовь – это постоянное жонглирование тремя мячиками. Они называются сердце, слово и секс. Ими очень легко жонглировать, но так же легко и уронить один из них.

Вдруг Фредрик замечает, что жена его тихо плачет, жалостно, как малое дитя. Ее округлые изящные плечи сотрясаются, она низко наклонила голову. Слезы градом катятся на белое шелковое платье, ее пухлая влажная нижняя губа дрожит. Фредрик нежно наклоняется над ней.

Анна (шепотом). Я хочу домой.

Фредрик утвердительно кивает, заботливо набрасывает на плечи жены шаль, и оба выходят из ложи.

Петра открывает им калитку, вид у нее немного встрепанный. Юбка надета на ночную рубаху, руки голые, рыжие волосы распущены и падают на плечи.

Петра. Разве пьеса уже кончилась?

Фредрик. Хозяйке стало немного нехорошо. Помоги ей лечь в постель, Петра.

Петра. Само собой, сударь. Она приседает, в то же время с любопытством переводя взгляд с одного на другую. Она поставила свечу на стол и помогает Анне снять шаль. Фредрик Эгерман идет в гостиную и включает газовое– освещение. Xенрик смотрит на отца, будто увидел привидение. Он сидит на диване около окна и держит в руках гитару – впился в нее, как утопающий в спасательный круг. Его волосы и одежда в беспорядке, щеки горят. На столе возле дивана стоят два бокала и бутылка шампанского в ведерке со льдом. Отец делает вид, что не замечает смущения юноши; он подходит к буфету, достает бокал, наливает себе немного шампанского и кивает сыну.

Фредрик. Твое здоровье, сын.

Хенрик не отвечает. Он встает и отворачивается к окну. Отец какое-то время наблюдает за ним, потом выключает газ, и комната снова погружается в полумрак. Фредрик садится на диван.

Значит, ты взялся за гитару. Я не знал, что будущие служители церкви обучаются игре на этом инструменте.

Хенрик, не отвечая, откладывает гитару. Фредрик тянется к столу и наливает себе еще шампанского.

Отменное вино. У тебя хороший вкус. Меня очень радует, что ты празднуешь сдачу экзамена.

Хенрик. Я так несчастен!

Фредрик. Да, разумеется.

Хенрик. Ты иронизируешь.

Фредрик. Ты говоришь, что несчастен, а я не могу взять в толк почему. Ты молод, на дворе весна, луна светит, ты сдал экзамен, у тебя есть шампанское и девушка, которая очень привлекательна. И все-таки ты говоришь, что несчастен. Юность предъявляет слишком высокие требования.

Хенрик. Но я не люблю ее.

Фредрик. Еще одна причина быть довольным.

Хенрик. Мы согрешили, и я потерпел полную неудачу.

Фредрик. Если ты упал, сейчас же снова садись в седло, пока не успел испугаться. Это правило применимо и к любви, и к верховой езде.

Хенрик. Какая мерзость!

Фредрик пожимает плечами и потягивает вино. Хенрик садится на неудобный стул.

Фредрик. Зачем смешивать все в одну кучу, мой мальчик? Секс – игрушка для юнцов и стариков. Любовь – гм…

Хенрик. Выходит, молодые не могут любить,

Фредрик. Отчего же, могут. Молодые всегда любят себя, любят свою любовь к себе и свою любовь к любви как таковой.

Хенрик (насмешливо). Но в зрелые годы человек, конечно, познает, что значит любить.

Фредрик. Думаю, что да.

Хенрик (насмешливо). Наверно, это прекрасно. Фредрик. Это ужасно, сын, просто не знаешь, как это вынести.

Хенрик. Теперь ты сказал то, что думаешь, отец? Его отец делает легкую гримасу, которая должна изображать улыбку. Хенрик смотрит на него почти с испугом. Ты не представляешь, как добра была Петра. Она посмеялась и сказала: «В другой раз больше повезет». Фредрик. О чем ты? Ах да, конечно. Дебют всегда бывает жалким фарсом, мой мальчик, хорошо, что женщины относятся к этому и вполовину не так серьезно, как мы, иначе бы род человеческий вымер.

Хенрик. Тебе бы все шутить.

Петра стоит в дверях спальни. Она что-то говорит, обращаясь к Анне, потом поворачивается к Фредрику Эгерману.

Петра. Ваша супруга хочет сказать вам спокойной ночи, сударь.

Фредрик тотчас же встает, но в дверях останавливается и с явным удовольствием наблюдает за юношей и девушкой. Хенрик заливается краской стыда, Петра же улыбается ему, глаза у нее счастливые и озорные.

Фредрик. Ты смышленая девушка, Петра. С первого ты получишь прибавку к жалованью.

В спальне темно, только слабо светится, мерцая, ночник. В глубине комнаты проступают очертания большой кровати, но лица своей жены Фредрик не видит. Она обращается к нему жалостным, слабым голоском.

Анна. Пожалуйста, сядь вон туда, в кресло. Нет-нет, близко подходить не надо. Я так плакала, что у меня все лицо распухло.

Фредрик садится в большое кресло, раскуривает трубку и несколько раз глубоко затягивается.

Мне нравится, когда ты куришь трубку. Сразу становится спокойнее на душе.

Фредрик. Как ты себя чувствуешь, детка?