Иван Радоев - «Красное и коричневое» и другие пьесы

П а р е н ь. Ах вот как? Ладно, посмотрим! Можешь ли ты, например, поговорить с этой колонкой? (Подходит к бензоколонке.) Я, например, могу взять у нее интервью.

Д е в у ш к а. Ну, возьми!

П а р е н ь. Не веришь? Хорошо! (Становится напротив бензоколонки и незаметно включает магнитофон.) Уважаемая сеньора колонка! Могу ли я задать вам несколько вопросов?

Б е н з о к о л о н к а. Спрашивайте, спрашивайте, молодой человек. Это хорошо, когда молодые люди задают вопросы!

П а р е н ь. Что вы думаете о современной молодежи?

Б е н з о к о л о н к а. Сократ когда-то сказал: современная молодежь не уважает стариков. Она…

П а р е н ь. Я спрашиваю вас о современной молодежи, а не о когдатошней.

Б е н з о к о л о н к а. Когдатошняя молодежь была в свое время современной. Как видите, недостатки современной молодежи уходят корнями в прошлое, которому две с половиной тысячи лет…

П а р е н ь. Уважаемая сеньора колонка, а какие недостатки современной молодежи вы считаете главными?

Б е н з о к о л о н к а. Слушайте внимательно!

Слышатся таинственные звуки тимпана или тарабука, они слагаются в современные танцевальные ритмы, сменяющие друг друга. Этот своеобразный ритмический монолог длится 20—25 секунд.

Вы все поняли, молодой человек?

П а р е н ь. Абсолютно все! Простите, еще один вопрос: представительницей какого типа колонок вы являетесь?

Б е н з о к о л о н к а. В данный момент я выражаю мнение двадцатилитровых колонок.

П а р е н ь. Но ваш объем — десять литров…

Б е н з о к о л о н к а. Молодой человек, вы задаете слишком много вопросов! Все!

Пауза.

П а р е н ь (Девушке) . Ну, что скажешь?

Д е в у ш к а. Ого, ты молоток… А зачем ты разговариваешь с неодушевленными предметами?

П а р е н ь. Понимаешь, малышка, неодушевленный предмет как-то более сосредоточен, что ли, более терпим к человеку, более умен…

Д е в у ш к а. А ты можешь разговаривать только с колонкой или, например, с баком тоже?

П а р е н ь. Могу и с баком, но я больше люблю колонку…

Д е в у ш к а. Бак, наверное, очень гудит.

П а р е н ь. Вообще, одно дело — колоночка, другое — бак.

Д е в у ш к а. Ясно. А с цистерной-то ты, конечно, не разговаривал, она на тебя и внимания не обращает.

П а р е н ь. Я боюсь ее спрашивать. Ведь я иногда задаю такие вопросы…

Д е в у ш к а. Боишься, что она взорвется?

П а р е н ь. А ты думаешь — нет?

Д е в у ш к а. А ты поговори с ней издалека.

П а р е н ь. Слушай, какие мы с тобой тут глупости говорим, а? Так я соскучился по глупому человеку!

Д е в у ш к а. Почему? Разве Киска так редко бывает здесь?

П а р е н ь. Прости, ты о чем?

Д е в у ш к а (смеется) . Ишь ты — «прости», говорит. Что это ты вдруг такой вежливый стал?

П а р е н ь. Слушай, ты! Ты Киску не трогай…

Д е в у ш к а. Прости — почему?

П а р е н ь. Киска, она… Я люблю ее.

Д е в у ш к а. Она ужасная дура, эта твоя Киска!

П а р е н ь. Если ты скажешь еще хоть одно плохое слово про нее, я тебя выгоню!

Д е в у ш к а (единым духом) . Твоя Киска дура, пустельга, трепачка, эгоистка, и думает только о себе, и не любит тебя, и только и старается всем нравиться: и Мони-ударнику, и Стиву Ривзу с тригонометрией, и этому мотоциклисту с поросенком, и Делчо-воеводе; она не стоит тебя, потому что ты добрый, потому что ты всю ночь продаешь тут бензин, и не спишь, и разговариваешь с бензоколонкой, и все делаешь ради нее, а она этого ничего не понимает, а ты ничего не видишь, потому что такие, как ты, ничего не видят, потому что ты добрый, потому что ты слепой и глупый, глупый, глупый!!!

Пауза.

П а р е н ь. Вали отсюда, дохлятина несчастная!

Д е в у ш к а. Я пойду, но мне очень обидно за тебя… (Выходит.)

П а р е н ь (в одиночестве) . Мсье бак, все женщины психованные! (Барабанит пальцами по баку, бесцельно тычется во все углы.)

В дверях снова появляется Д е в у ш к а.

Д е в у ш к а. Извини, я опять вернулась… Там что-то грохнуло в темноте, и я струсила… Ты прости за то, что я тут наговорила про Киску…

П а р е н ь. Наоборот, выдумщица, я очень доволен!

Д е в у ш к а. Я не выдумщица… Мне просто страшно…

П а р е н ь. Дай я тебя расцелую, трусливая ты моя выдумщица! (Обнимает ее, целует.)

Д е в у ш к а (удивленно) . За что ты меня целуешь?

П а р е н ь. Потому что ты первый человек, который изругал эту мою Киску! Уже целый год кто ни увидит нас — все Киска да Киска, лучше Киски нет девушки, Киска — чудесная девушка, Киска — самая милая девушка на свете… Все Киска да Киска… И никого не нашлось, кто бы сказал о ней плохое слово, кто бы ей нагрубил, обидел — тогда и я бы почувствовал себя мужчиной, защитил бы ее, может, даже подрался с кем… Только-то я решил, что ее на руках носить надо, эту мою распрекрасную Киску, и тут явилась ты. Спасибо тебе!

Д е в у ш к а. Ничего не понимаю…

П а р е н ь. Сейчас поймешь! Слушай.. С двух сторон будет стоять конная милиция… Никого не будут пускать от девяти до десяти часов среднеевропейского времени… Ты видишь эти маленькие красные тюбики, на которых написано «Шелл»? Я собрал их больше двухсот штук. Мои друзья нанижут их на проволоку, и мы повесим их на каштаны, как гирлянды, как на Первое мая в Софии… Гирлянды, гирлянды! И вдруг — музыка!

Звучит свадебный марш. Парень хватает Девушку за руку.

И мы идем! Впереди — мы: я в белом костюме, в галстуке, на мне все блестит, и рядом со мной — Киска, эта самая Киска в белом платье с длинным, длиннющим шлейфом… Мы идем, идем, уже середина пути, а конца шлейфу не видно! А на балконах народ, и все кричат «Да здравствует Киска!».

Девушка, как будто обманувшись в чем-то, отнимает руку у парня.

И бросают цветы, много-много цветов… Вдруг группа пионеров разрывает цепь и устремляется к нам! Самый маленький тянется на носочках, завязывает Киске красный галстук. «Дорогая товарищ Киска! Мы, пионеры, никогда не забудем!..» — и забыл, чего они не забудут. А Киска целует его, и я целую — важно, как государственный деятель. И гремит «ура-а!». И тюбики вертятся, и весь город вертится, и мы вер-тим-ся-а-а… И уже мы не идем по улицам, а летим над домами, над деревьями и слышим снизу голоса: «Смотрите! Смотрите! Млечный Путь среди бела дня!» А на самом деле это Кискин шлейф — белый и длинный, как Млечный Путь… А дальше не знаю, что будет…

Пауза. Девушка снова молча берет сумку и медленно идет к двери.

Куда ты?

Д е в у ш к а. Ухожу.

П а р е н ь. Куда?

Д е в у ш к а. В Софию, куда же…

П а р е н ь. Но ведь ты решила попасть к морю?

Д е в у ш к а. Смысла нет.

П а р е н ь. Как это так — «смысла нет»?! Кто это тебе сказал, что нет смысла выполнить свое решение, сопля ты этакая?! И хватит нюни распускать! Ты не знаешь, что такое море! Ты никогда не видела столько воды, собранной вместе… И потом — там, где тебе кажется, что оно кончается, оно не кончается вовсе… У него нет конца… Так что — вперед!