Леонид Малюгин - Старые друзья

Д у с я. Родственница, значит.

С и м а. Нет. Она из нашей школы. И взяла меня к себе.

Д у с я. Чужая! Вот теперь народ пошел — последним делится.

С и м а. Вовсе я не чужая. Я ее тетей Лизой зову.

Д у с я. Понятно… Вот что, милая, я тебя сейчас салом накормлю…

С и м а. Не хочу я вашего сала…

Д у с я. Не сердись, милая. Мы сейчас вместе поедим. А то я с этими обстрелами умаялась. Мешок-то неподъемный — ползай-ка с ним по подвалам! Подвигайся! (Достает из мешка сало.) У меня отец говорил: ешь, пока не вспотеешь, работай, пока не озябнешь! Ешь! Что глаза-то воротишь?!

С и м а. Не хочу я вашего сала.

Д у с я. Гордости в тебе много. А тебе теперь гордой нельзя быть. Не с мамой живешь! Ешь сало, тебе говорят! Что молчишь?

С и м а. Не хочется мне с вами разговаривать.

Д у с я. Такая мозгля, и уже обижается! Ешь сало — последний раз говорю! Не выводи из терпения! Ешь! Входит Елизавета Ивановна.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почему вы кричите? Что случилось?

С и м а. Она не кричит. Она так разговаривает.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Кто вы?

Д у с я. Ну и характер у девочки… Одно счастье, что не ваша она дочь, а то набедовались бы вы с ней под старость. С таких лет и такая… Избаловали ее…

Сима плачет.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почему вы так разговариваете?

Разрыв снаряда.

Д у с я. Что за город?! Стреляют, кричат… Я им посылки волоку на своем горбу, девять штук, а они… (Плачет.)

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Откуда вы? Из Вологды? (Плачет.)

Д у с я (сквозь слезы) . Точно. От Антонины Сергеевны.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Три бабы, три плаксы. Ну-ка, девочки, утирайте слезы, а то зайдет кто — просто срам! С обидами мы потом разберемся, а сейчас рассказывайте о Тоне. Как она там? Вы с ней вместе работаете? Как вас по имени-отчеству?

Д у с я. Дуся. Про вашу дочь одно могу сказать: золотой у нее характер. Не то что…

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Дуся!

Д у с я. Уж если она в госпитале свой характер не испортит, так судите сами. Я вам скажу, Елизавета Ивановна, насмотрелась я на этих раненых за восемь месяцев. Капризный народ. Они, конечно, не виноваты, но все равно надо себя соблюдать. Тем более военные. Я раньше в больнице работала. Больные — тоже не мед. Но они более сознательные. А эти?! С тяжелыми еще ничего. А легкие… они, дьяволы, здоровые, молодые, им бы только зубы почесать, или в город смыться, или вообще что-нибудь созоровать. Беда!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоня тоже мучается. Но она терпеливее. Я вам так скажу: лечить их не трудно, если, конечно, тебе образование позволяет. А ухаживать за ними… Он, главное, тебя болезнью не донимает — у него организм здоровый. У больного все как полагается, — с ним о температуре поговоришь, о лекарстве. А эти о болезни не говорят. У них свой разговор. Одному на фронте что-нибудь не нравится, сводка его не устраивает, без него, видите ли, не управляются… Другой из дома не такое письмо получил. А тот насчет второго фронта проезжается — что-нибудь Черчилль не так высказался. А главное — непослушные. Нам, говорят, команды и на фронте надоели. Я из-за чего так кричать стала? На работе все время сдерживаешься, нервы-то и сдают.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоне легче. Она подход к каждому знает. С одним о фронте, с другим — о жене, третьему — книжку почитает. Среднее образование. А мне трудно…

Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района прекратился».

(С облегчением.) Прекратился!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я за хлебом схожу. А потом устроим пир на весь мир. Сегодня ведь Тонин день.

Д у с я. Точно. Я потому к первой к вам.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Спасибо. Как все удачно получилось. Раньше у нас всегда в Тонин день молодежь собиралась. И в прошлом году. А нынче… Ну ничего, будем надеяться, что через год все соберутся вместе. А сегодня нам придется без Тони и без кавалеров. Я пойду, девочки, а вы здесь не ссорьтесь. (Уходит.)

Д у с я. А ты раньше знала Антонину Сергеевну?

С и м а. В школе видела, а знакома не была. Мы к выпускным не подходили. Они такие фасонистые — в модельных туфлях.

Пауза.

Д у с я. Давай-ка и мы делом займемся. Будем картошку жарить. Ты любишь картошку — так, чтобы сырую жарить на сале? С луком?! Ты как любишь: с луком или без лука?

С и м а. Я теперь все люблю.

Д у с я. А раньше, значит, капризная была. Я чувствую — балованная. Ну ладно, не надувай губы-то… Пойдем на кухню, может, там поладим.

Уходят.

Пауза. Стук в дверь. Входит Ш у р а З а й ц е в — он в военной форме, но без петлиц, с небольшим свертком.

Ш у р а (стучит в Тонину дверь) . Елизавета Ивановна! (Кричит в коридор.) Елизавета Ивановна!

С и м а (входит) . Она ушла за хлебом. Скоро будет.

Ш у р а. Тебя как зовут?

С и м а. Сима.

Ш у р а. А меня — Шура. (Протягивает ей левую руку.) Будем знакомы. Почему я тебя никогда не видел? Ты давно в этой квартире живешь?

С и м а (показывая на Тонину комнату) . Я в этой комнате живу. Я здесь недавно.

Пауза.

Ш у р а. Дождь собирается.

С и м а. Это хорошо!

Ш у р а. Я в детстве тоже дождь любил. По лужам босиком бегать — красота!

С и м а. Я солнышко больше люблю. Только я так думаю: нам — дождь и фашистам — дождь. Они сидят под Ленинградом в траншеях, и заливает их наш ленинградский дождь. Наши-то к нему привыкли, а им плохо. (Пауза.) Вас на Ленинградском фронте ранило?

Ш у р а. На Ленинградском.

С и м а. Вы рядовой или начсостав?

Ш у р а. Рядовой. Что ты читаешь?

С и м а. Достоевский. «Униженные и оскорбленные». Вы читали?

Ш у р а. Читал.

Разрыв снаряда.

(Вздрагивает.) Близко положил.

С и м а. И вы не можете привыкнуть?

Ш у р а. К этому нельзя привыкнуть. На фронте еще так-сяк. А в городе уж очень дико.

С и м а. Днем ничего. А ночью я очень боюсь. (Пауза.) А вы, как угадали, сегодня пришли. Вы знаете, что сегодня Тонин день?

Ш у р а. Знаю.

С и м а. Тетя Лиза говорила — ни Тони, ни друзей Тониных. А почему вы меня не спрашиваете, как я сюда попала и где мои родители?

Ш у р а. Догадываюсь.

С и м а. А все спрашивают. И жалеют… Папа у меня был веселый… Мама у меня тоже хорошая была, но она как-то серьезнее. Она нас ребятами звала. У меня, говорит, двое ребят: старый да малый. Он был здоровый — чуть ли не вдвое больше вас. Ему еды много требовалось. Он утром целый батон съедал. А тут сами знаете, какие нормы… А он еще дома мало ел, все нам подкладывал. Говорил, ему на заводе завтраки дополнительные дают. Он как слег, мы пошли на завод в первый же день, оказывается, он придумал — никаких завтраков нет. Мы ему последнее отдавали, но было уже поздно. (Пауза.) Вы хорошо знаете Тоню?