Игорь Соболев - Моя деревня

К о л ь ц о в. Демагогия. Сплошной какой-то бред.

Пронина подсаживается к нему, ласково проводит рукой по голове.

П р о н и н а. Скоро совсем седым будешь… Ох, Митенька, не любила б я тебя так сильно, нешто терпела бы такой позор за тебя.

Кольцов смотрит с удивлением.

Ведь умный человек, а вроде все дурака валяешь. Неужто не понял, что в чужое кресло тебя посадили, а ты всерьез это принял.

К о л ь ц о в. Глупости ты говоришь!

П р о н и н а. Вот и упрямишься. А упрямство — порок слабого ума.

К о л ь ц о в. Вот уж и дурак. Меня чтут, уважают. Я такой известный человек…

П р о н и н а. Митя!!! Умной спеси не бывает! (Отходит к окну.)

Кольцов сидит, глубоко задумавшись.

К окну с улицы подходит К о л е с о в.

К о л е с о в. Налаживается вроде дело. Сейчас попробуем пустить.

П р о н и н а. Неужели дожили до светлого дня? Ой, спасибо, Мишенька…

К о л е с о в. Оля!.. Я думал, все забыто, все прошло. А тогда, у памятника, когда ты со мной говорила с таким чувством, с такой нежностью…

П р о н и н а. И ты взволновал меня, Миша. Будто давнее, незабываемое вернулось…

К о л ь ц о в (угрюмо) . Меня критикуешь, а сама? Мне-то уж почти пятьдесят, а ты-то ведь старше меня…

К о л е с о в (решительно входит в дом) . Знаешь, Митяй! Ты про себя думай, а Ольгу оставь в покое. А то я при всех расскажу, как за тебя в седьмом классе математику сдавал. Понял? Вот и помалкивай!

Кольцов идет в соседнюю комнату. В дом входят л ю д и.

(Прониной.) Оленька!

П р о н и н а. Нет, Миша. Ешь с голоду, люби смолоду. (Гостям.) Прошу к столу.

Все рассаживаются. Пронина подходит к занавеске, за которой стоит Кольцов.

Мить! Выдь к людям-то, неловко. А?

К о л ь ц о в. «В чужое кресло», говоришь?

П р о н и н а. Не обижайся, а?

К о л ь ц о в. Я думал об этом… Думал до отставки дотянуть…

П р о н и н а. Вертайся домой, Митя. Помощником мне надежным будешь. Дети-то уж пускай там остаются, а ты с женой вертайся, а?

К о л ь ц о в. Не то ты говоришь. Не то.

П р о н и н а (в сторону) . Нет, таких, как Митя, видать, ничем не прошибешь! Разве что на голодный паек посадить, пока уважением к нашему труду не проникнется.

С е в е р о в. Ко мне тут секретарь райкома с одной просьбой обратился. В общем… (Кольцову.) Даю вам своей властью две недели отгула-отпуска, так сказать, на лечение…

К о л ь ц о в. Благодарю вас, товарищ генерал! Мы как раз с супругой на воды, к морю, собирались…

С е в е р о в. Нет, нет! Пожалуй, не стоит! (Прониной, многозначительно.) Я думал, что Валентин Петрович очень круто тут про люльку, но ведь если полегче, то, пожалуй, и не проймет?! Как думаете, Ольга Андреевна?

П р о н и н а. Слонова кожа, Евгений Павлович, — не проймет!

С е в е р о в (отводя Пронину в сторону) . Как-то нелепо все вышло с вашим братом, Ольга Андреевна. Был отличным боевым офицером. Направили учиться в академию. А он ни с того ни с сего вдруг музеями увлекся. А нутра-то не хватило. Вот и дотягиваем до отставки. Ну, просто не знаю, как это ему поделикатнее втолковать.

П р о н и н а. Я вижу, вижу, Евгений Павлович. А вы не поделикатней, вы порезче, повластнее с ним… Чтоб, может быть, даже оскорбить в нем того, нашего гордого Митю-офицера. А? Ведь и медведь — костоправ, только самоучка.

С е в е р о в. Вы так думаете? Ну, я попробую. (Подходит к Кольцову.) Оставайтесь здесь! До особого распоряжения!

Кольцов вытягивается, козыряет.

К о л ь ц о в. Слушаюсь!

С е в е р о в. Вам для оздоровления очень полезен воздух родной деревни. Ясно?

К о л ь ц о в. Чего уж ясней, Евгений Павлович?! Обижаете меня при всех, товарищ генерал.

В и н о г р а д о в а (Северову, вставая и обнимая Митю) . Э, нет! Я нашего Митеньку в обиду не дам! Хоть вы и генерал, товарищ Северов, но я вам не позволю…

С е в е р о в. Вера Алексеевна! Да помилуйте, голубушка!

П р о н и н а. Бесполезно, Евгений Павлович! Любит она его!

С е в е р о в. За вами тост, любезная хозяюшка.

П р о н и н а (поднимается с рюмкой в руках) . Поздравьте нас, Евгений Павлович и Дмитрий Андреевич! Кончаем мы с тяжким ручным трудом. Сейчас пойдем на пробный пуск. Поздравьте и выпейте с нами за этих и других простых людей, что полмира кормят и поят. Ну? Поздравьте же!

С е в е р о в (кланяется) . Спасибо вам, родные! (Кольцову.) А вы? Ну что же вы? Митя! Эх, Митя, Митя!

Кольцов гордо выходит из дома.

К о л е с о в. Таким, как Митя, сразу трудно все выучить. Но я репетитор опытный. Я его к следующему разу подготовлю! (Пьет.)

Пронина встает.

П р о н и н а. И рада бы заплакать, да смех одолел. Пошли!

З а н а в е с.

Декорация первой картины. Решительно входит П р о н и н а, за ней следом — С о л о в ь е в, И р и н а и д е в у ш к и - д о я р к и.

П р о н и н а. Я в сотый раз говорю тебе, Егор, поезжай на станцию и освободи вагоны, я за простой штраф платить больше не буду!

С о л о в ь е в. А если сделать такую комбинацию. Начальнику станции для приусадебного участка нужны минеральные удобрения. Ну что нам стоит подкинуть ему пару тонн этого товару, а он взамен нам тоже пойдет навстречу… Эдакий айнгешефт!

П р о н и н а. Прекрати ты заниматься этими авантюрами!

С о л о в ь е в. О боже мой! (Уходит.)

П р о н и н а. Ну что, мои хорошие? Все то же?

И р и н а. Надои падают, коровы хиреют.

Д е в у ш к а. Кто придумал эту инструкцию?

И р и н а. Нам в следующем месяце нечего получать будет в колхозной кассе.

П р о н и н а. Кто ветрам служит, тому дымом платят.

Д е в у ш к а. Может, будем по-нашему, по-проверенному скотину кормить?

П р о н и н а. Давайте по-проверенному. Только чтоб никто языком не махал. Поняли? Если приедут с проверкой из сельхозуправления, говорите: кормим согласно присланным рекомендациям. Идите.

Девушки уходят. Пронина тяжело опускается на скамью.

Входит К о л е с о в.

Садись, Михаил Михайлович.

К о л е с о в (садится, присматривается к спинке лавочки) . Смотри-ка, тут что-то было вырезано. Сколько лет эта скамья здесь стоит, я вот приезжал к покойной маме, потом к сестре приезжал несколько раз, приходил на эту лавочку, а не замечал.

П р о н и н а. Ты и меня стороной обходил во время этих приездов. Не мог простить?

К о л е с о в. Нет. Все сложнее. Мы просто стали другими.

П р о н и н а. Да, мы совсем не те, что когда-то сидели на этой лавочке, до войны.

К о л е с о в. Вот смотрю сейчас на твои глаза и не пойму, какие они у тебя. А? Оленька… Андреевна?

П р о н и н а. Мы с моей кошкой Муркой близнецы трехцветные. (Грустно смеется.)

К о л е с о в. Нет. Самое главное в них — ласка. Ласковые у тебя глаза. Очень.

П р о н и н а. Это беда моя большая. Веришь ли, Миша, смотрю я на мужиков наших, иному бы по шее надавать, а тут эта ласка, эта непрошеная жалость к нему: «И чего ты такой бестолковый человек, жизнь на чепуху расходуешь? Ведь жизнь!!! А ты ее прогуливаешь, пропиваешь!» И не знаешь, как с такими быть… А добрые глаза оттого, что пережили мы тут много. Я знаю, знаю. И на заводах, и на фронтах, может, еще труднее было, но ведь каждому кажется, что более него никто и не переживал в жизни! Молодухами работали на той самой ферме, что нынче механизируем. Это нынче! А тогда? Все на себе, вода на себе… И навоз, и корма.. И каждое утро — вместе с воем голодной скотины — вой очередной вдовы. А вдовам тогда всего по двадцать годочков было. Да полно об этом.