Николай Мирошниченко - Пьесы

П а в е л (восхищенно) . Во дает!

А л е к с а н д р (продолжая) .

И е р е м и я (срываясь на крик) . Я ненавижу вас! Я думал, вы… Нет, вы не братья! (Вырывает тетрадь у Александра. Хлопнув дверью, убегает.)

Семинаристы молча переглядываются.

Н и к о н. Ну что, ты этого добивался?

А л е к с а н д р (после паузы) . Если Иеремия и Иоанн поверят в свой талант, то и мне здесь делать больше нечего…

Н и к о н. Ну и уходите! На ваше место придут другие.

А л е к с а н д р. Ты, к сожалению, прав. Сюда будут приходить до тех пор, пока человек не осознает, что он есть, как говорит наш Ерема, «соцветье всех начал». Путь к постижению собственного «я», видимо, самый трудный.

М и х а и л. Кроха убедил тебя, что ты есть Бог!

А л е к с а н д р. Да, убедил! Я — Бог! Я — Черт! Я — змий-искуситель! Хочу — творю добро. Хочу — зло. Мне все подвластно. Могу любить! Могу ненавидеть. Могу страдать от боли другого. Или хохотать над трагической участью собрата по вере. Во мне столько же человека, сколько и зверя. Мне надо жало гада и крылья птицы. Во мне заложен созидатель и разрушитель. Продолжатель рода и убийца!

Н и к о н. Чтобы обуздать в себе убийцу, надо верить в Бога!

А л е к с а н д р. Нет! Человек должен верить в человека. Только эта вера спасает человечество от самоуничтожения.

Н и к о н. Человек без воли свыше никогда этого не поймет.

А л е к с а н д р. Поймет. Для того ему и дарована самая тяжкая ноша.

Н и к о н. Какая?

А л е к с а н д р. Разум!

Н и к о н. Ты встал на кривую дорожку Крохи!

А л е к с а н д р. Моя дорога прямая. Кроха восстал против конкретного обидчика. А если я взбунтуюсь, то… (Резко махнул рукой.)

Н и к о н. Ты замахнешься на самого Господа?

А л е к с а н д р (с вызовом) . На всех богов! На все религии мира! На всех и вся, кто встал на пути человека к постижению величайшей истины!

Н и к о н (настороженно) . Какой?

А л е к с а н д р. Собственной сущности. Вершин своего духовного могущества и глубин животного ничтожества. Из этих противоположных начал создан венец природы. За ним, а не за богами право выбора. И от этого выбора сейчас зависит все!

Н и к о н (строго) . Довольно. Я не желаю тебя слушать.

П а в е л. Хватит про человека. На душе и без того… Расскажи лучше что-нибудь веселенькое.

А л е к с а н д р. Вот тебе доказательство нашей многоликости. Люди корчатся, страдают от душевных мук, а нам подавай развлечения. Мы равнодушны к добру и злу. Равнодушие — вот ахиллесова пята века!..

Маска неожиданно заулыбалась, потом, направляясь к авансцене, засмеялась вслух, потом стала хохотать все громче и громче.

Входит С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Его никто не замечает. Держась за сердце, он прислоняется к двери, прислушивается к хохоту.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч (задыхаясь) . Смейтесь, дьяволы! Ну! Чего вы не хохочете вместе с Сатаной?! Вы его ближайшие пособники!.. Вы довели человека до сердечного удара… (Сквозь слезы.) Так смейтесь же! Торжествуйте! Но сперва выслушайте мое обличительное слово… (Покачнувшись, медленно приседает на пол.)

Семинаристы словно бы застывают в немых позах. Сакердон Васильевич пытается встать, но силы ему отказывают, и он, обхватив голову руками, плачет.

А л е к с а н д р (срываясь на крик) . Он должен жить, он обязан жить! (Убегает.)

На авансцене И о а н н, волосы взъерошены, он стоит на коленях.

И о а н н (сквозь слезы) . Господи! На меня снизошло озарение. Кроха подсказал мне окончание проповеди отца ректора «Совесть и люди». Завтра я прочту… завтра я потрясу всех! (Вглядываясь в глубину сцены.) Что это? Опять наваждение? Я воочию вижу три духовные начала…

Из глубины сцены, словно привидения, медленно выплывают т р и ж е н с к и е ф и г у р ы в темных накидках. Иоанн неистово крестится.

Вот они: Совесть, Истина, Вера. Совесть похожа на Марию. Сколько скорби в ее лице. А Истина и Вера на…

Появляется А л е к с а н д р, впервые вид у него удрученный, он потрясен.

А л е к с а н д р. С кем ты тут разговариваешь? (Разглядывает Иоанна.) Что с тобой?

И о а н н (заговорщически) . Тихо. Поклонись им.

А л е к с а н д р. Кому?

И о а н н. Совести, Истине и Вере. Поклонись, пока они не растворились во мраке.

А л е к с а н д р (приложив руку ко лбу Иоанна) . У тебя, кажется, горячка.

И о а н н (шепотом) . Давай покаемся в наших грехах. Ты видишь, они в трауре. Печальнее всех Совесть. Боже, как она похожа на Марию. (Кланяется.) О три великих начала! Простите нас грешных…

А л е к с а н д р (невольно опускаясь на колени) . Ваня, прости меня, если можешь. Я виноват перед Крохой. Я пригласил его во имя спасения Таланта. И, кажется, достиг цели. Но какой ценой! Ему плохо, Ваня, очень плохо… А спасенный ценою жизни — вечный должник Совести… Прости меня, Ваня…

И о а н н (крестясь) . Кажется, ты на истинном пути к прозрению. Твое признание тронуло их сердца.

Видения, сняв темные покрывала, предстают в ослепительно белых одеяниях. Появляется растерянная М а с к а. Она пытается заслонить белые видения.

Смотри, они снимают траурные покрывала.

Наплывает торжественная мелодия.

Я слышу их голоса. Они поют гимн Надежды. Боже мой! Я не могу сдержаться! Я отрекаюсь от клятвенного слова! Я хочу петь!.. (Встает, улыбается, поет.)

Голос Иоанна сливается с мелодией гимна.

На сцену выходит встревоженный о т е ц В а с и л и й, следом за ним появляются о т е ц С е р г и й, Н и к о н, П а в е л, М и х а и л. Маска помогает отцу Василию встать на кафедру, он произносит, видимо, обличительную речь в адрес Александра. Отец Сергий и семинаристы Никон, Павел, Михаил истово крестятся. Вскоре на сцене появляются П р о ф е с с о р и о т е ц Я к о в, они спорят о судьбе Иоанна. Профессор садится за белое пианино, аккомпанирует гимну Надежды. Отец Яков опускается на колени перед иконой, молится. Маска выводит из-за кулис И е р е м и ю и смертельно уставшего С а к е р д о н а В а с и л ь е в и ч а. В руке у Иеремии «крамольная» тетрадь, он что-то записывает в нее. Сакердон Васильевич, остановившись между отцом Василием и поющим Иоанном, так и застывает как бы на распутье. Тем временем черный задник, на фоне которого игрался спектакль, начинает медленно раскрываться, сцену заливает ослепительно белый свет.