Олег Сосин - Непрерывность

П и р о к с. А если бы был приказ?

Р а я. Все равно бы отказалась.

Г а л я. Вот такие мы нежные, революцию в перчаточках делаем. Но я не о том сейчас. Теракция не состоялась, и, насколько я знаю, товарищ Борис, больше всех для этого вы постарались. Тоже по этой причине?

Б о р и с. Нет, не по этой.

Г а л я. А вы знаете, какое настроение было в организации после того, как сообщили, что все отменяется? Вы знаете, что некоторые вообще тогда говорили, что наше руководство струсило?

Б о р и с. Не только знаю, но и заранее знал, что будет именно такая реакция.

Г а л я. И вас это тем не менее не остановило. Почему?

Б о р и с. Потому, что мы руководствовались соображениями дела, а не эмоциями. В такой кровавой игре, как подполье, эмоции — это смерть! А нам нужны были живые бойцы! Разочарование? Не страшно. Время и правда излечивают разочарования.

Ф е к л а. Ласточкин был отчаянно смелым человеком. Почему он все-таки отменил акцию?

Б о р и с. В тот день мы собрались на квартире у Доры Камергородской для встречи с представителями от анархистов и эсеров. (Гале.) От нас должна была выйти не вся организация, как вы говорите, а человек триста. По стольку же собирались выставить и они. Поговорили, разошлись. Остались только Ласточкин и руководство контрразведки. Вот тогда-то Южный, Янишевский и я сообщили Ласточкину, что, по нашим сведениям, противник узнал о подготовке акции и ждет ее, город будет залит кровью и вряд ли оправданно терять столько товарищей на этом деле. Ласточкин с нашими соображениями согласился… Вот как это было… Вы удовлетворены моим ответом, товарищ Галя?

Г а л я. Вполне… Ни слову не поверила…

П и р о к с. Вот человек, а? Дай ей бог здоровья! Шел сюда, на афишных тумбах реклама — зазывают посмотреть фильму. Названия одни чего стоят, аж зубы свело! «Дневник кокотки»! «Женщина, которая изобрела любовь»! Еще пожалел себя — эх, сейчас бы поглядеть! Но теперь я в полном порядке! С нашей Галей-Валей, как в цирке, не соскучишься!

Р а я. Перестаньте, Пирокс.

Ф е к л а. Действительно, кончай клоуна корчить. Видишь, человек не в себе.

Р а я. Так мы ни до чего не договоримся, Галочка, и вообще все пропадем, если не будем доверять друг другу.

Г а л я. Меня сейчас все не интересуют. Отдайте мне Алешу.

Ф е к л а. А Лена?

П и р о к с. А Мотя?

Р а я. А Геня?..

Б о р и с. Опять тупик… А времени все меньше и меньше…

П и р о к с. Слушайте!.. Только не ругайтесь сразу, а то я вас уже боюсь, честное слово.

Ф е к л а. Ну?

П и р о к с. Что, если…

Г а л я. Да не тяни же ты, говори наконец!

П и р о к с. Если мы всех спасти все равно не можем, а одного никак не выберем, тогда, может, жребий?

Г а л я (стремительно) . Согласна!

Б о р и с. Не понимаю, о чем вы говорите?

П и р о к с. Проще пареной репы… Берем шапку, рвем пять листочков, каждый в трубочку, на одном — крест. Тянем. Кто с крестом вытянул — выборщик. После этого рвем четыре листочка, на каждом имя, в трубочку и в ту же шапку. Выборщик тянет. Чье имя вытянет, тому и быть.

Г а л я. У вас мне для Алеши шанс не вырвать, поняла. А это шанс. И судьба не может от нас с Алешей отвернуться. Я — за!

Р а я. Вы что, с ума сошли, ребята? Разыгрывать жизнь?

Ф е к л а. Или смерть. Ну ладно Галя — она сейчас, как говорится, за любую соломинку цепляется, но от тебя, мужик, я не ждал.

Г а л я. У вас есть другие предложения?

Б о р и с. Есть… На одну минуту, на один коротенький миг направьте, братцы, все силы души — знаете куда? — вспомните детство…

П и р о к с. Опять понты и покупка? Детство… Что я там имел? Баня раз в месяц — праздник. На завтрак мать покупала одну селедку, резала на семь долек, и еще пара дынь… Летом хорошо — спал во дворе, под окнами, можно было сгонять куда хочешь, никто не видел, с корешами до утра трепались, рыбалка…

Р а я. Как я устала, кто бы знал, как… Спасибо тебе, умный человек, за эту минуту отдыха… за глоток доброты… Кого было больше в моем детстве, мамы или папы?.. Нет, пожалуй, оба одинаково… Мама, такая красивая всегда, всегда в светлой кружевной блузке, от которой так вкусно пахло чистотой… Папа, подтянутый, ироничный, обо всем на свете может рассказать… И каждое воскресенье гости, допоздна спорят и говорят о природном праве человека быть свободным. А я сижу между папой и мамой, и меня никогда не прогоняют…

Ф е к л а. Да было ли оно у меня, детство это самое?.. Хотя, конечно, по годам было… Мать — сколько помню, руки красные, в трещинах — все учила: будешь портным — всегда при куске хлеба будешь… Отец, как все грузчики, после работы носил котелок. В пятом году вернулся, а котелок прострелен. Так и хранили «котелок пятого года»… А в семнадцатом, когда собрались участвовать в восстании — отец, Васька и я… Мать провожала… «Идите, только не приносите дырки в пальто. Мы с Ленкой вас ждем…» Меня-то дождались, а их… Но это уже не детство…

Г а л я. Вспомните детство, вон куда крутанул… Разве я могу сейчас, кроме Алеши, о чем-то?.. Хитрый, будет агитировать… Был у меня уже агитатор, самый первый — отец… «На доме висит доска — дом построил архитектор Пупкин. А ведь он его не один строил. Приказчик тоже говорит: я нагрузил корабль. Видал грузчика? А студенты вона какие революционные все, а станет адвокатом, где его искать? На вид-то вполне политический, а по существу — гнида…» Как он сердился, когда я после работы по ночам занималась. «Не бога за бороду лови, доченька, а жизнь!..» Поди поймай ее…

Б о р и с. Я толкнул их на дорогу памяти, дал им минутную передышку, а себе не могу позволить даже этого. Моя память — сводки, шифры, пароли, рапорты. «В час ночи к воротам морга со стороны Валиховского переулка подъехал большой автомобиль, в нем находилось несколько офицеров-деникинцев. На звонок вышел дежурный. Один из офицеров спросил, здесь ли принимаются трупы. На утвердительный ответ он сказал: «Ну, слава богу, а то мы уже больше часа ездим по городу, а трупов наших нигде не хотят принимать». Вопрос дежурного: «Где же трупы и сколько их?» Ответ: «Сейчас будут, отойди в сторону». После этих слов из автомобиля были выведены три человека, поставлены к стене и тут же расстреляны…» Вот моя память…

Общий какой-то раскрепощенный вздох. У всех посветлевшие и чуть отрешенные лица.

Р а я. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!.. Хорошо-то как… Неужели это никогда больше не вернется?..

Ф е к л а. Не вернется… Хотя вообще может… в наших детях.

Г а л я. Не должно к нам в детях ничего возвращаться. В детях мы продолжаемся.

П и р о к с. Какая ты умная, Валька! Я б так здорово ни за что не сказал… Конечно — продолжаемся, иначе разве узнал бы человек так много.

Г а л я. Ну, положим, на тебя-то глядя, это не очень заметно.