Олег Сосин - Непрерывность

П и р о к с. Чего?

Ф е к л а. Исполняю приговоры… Всех провокаторов, предателей, врагов, которых приговорили к смерти, это я их…

Р а я. Ты?.. Ты?!.

Ф е к л а. Я.

Р а я. Не в бою, не в схватке, без ярости, не зная этих людей, по чужой воле?!

Ф е к л а. Для меня воля партии не чужая, это моя воля. И чтобы ярость иметь к врагам моей партии, мне не нужно знать их лично, я эту ярость всегда в себе ношу, и ты знаешь это, по счету к ним мною достаточно заплачено!.. (Срывает свой картуз — он абсолютно седой. Ко всем.) Отсюда (показывает на волосы) вообще и Фекла появилась. Вася мне это Васютин придумал. Увидел он меня тогда, когда я после расстрела от Моти вышел, и говорит: «Ты, теперь, Коля, такой приметный, что только в женском платке ходить можешь. Назовем тебя Феклой». И назвали…

Р а я (потерянно) . Все равно… Этого я, наверное, никогда не пойму…

Б о р и с. Почему, простите, вас…

Р а я (перебивает) . Почему меня так занимает этот товарищ, вы это хотите спросить?

Ф е к л а. Рая!

Р а я. Нет, все так все! Я вам объясню, товарищ Борис, почему! Потому что это мой муж, товарищ Борис! Да, да, муж! И революционеры-подпольщики, товарищ Борис, иногда живут личной жизнью. И я хочу одинаково думать и чувствовать одинаково с самым близким мне человеком! А я не могу так чувствовать и так думать! И палачом не могу быть!! (Плачет.)

П и р о к с. Вот это фонарь! Точно, как подумал сразу, так и есть — все малахольные! Ну компания, аж жрать захотелось. Что-то надо придумывать, срочно надо… но что?..

Г а л я. Валя, Валечка, ты же разведчица, тебя же отец оторвой звал, думай, милая, что же ты!.. И Рая, единственно на кого ставила, сломалась.

Б о р и с. Почему меня так убивают слезы этой девочки? Так, словно я им виной? Что с тобою, дед, куда ты?

Р а я. Ах, как стыдно, как стыдно! Стыдно! И горько… Какая я подлая все-таки, только о себе всегда думаю.

Ф е к л а. Многовато для раза, за раз столько не проглотишь, подавишься. Думал, что уже научился терять, — черта с два, никак…

П и р о к с. Идея! Я придумал, братцы, ей-богу! Переодеться надо!

Б о р и с. То есть?

П и р о к с. Переодеться! В форму! Человек восемь — десять наших в офицерскую форму засунуть, с оружием — и туда! Это ж такой шухер можно устроить, господа бога с неба снимем, не то что Алешу с ребятами. А?

Б о р и с. Вы знаете, товарищ Пирокс, сколько офицеров в этот момент находится в помещении участка?

П и р о к с. Нет.

Б о р и с, А я знаю. Около двухсот. Вопросы будут?

Ф е к л а. Пирокс, добром прошу, кончай ты нас будоражить. Понимать должен, и без тебя у всех нервы на пределе.

Г а л я. Ну все, хватит с меня ваших детских шуточек и ваших нежностей тоже, теперь поговорим жестоко…

Б о р и с. Вы думаете, это поможет делу?

Г а л я. Уверена.

Б о р и с. Тогда пожалуйста. Принимаю любую форму разговора, лишь бы из этого что-то проистекло.

Г а л я. У меня три вопроса. Первый. Октябрь восемнадцатого. Провал явки городской контрразведки и арест всех, находившихся там в этот момент. Кто отвечал за безопасность?

Б о р и с. Я.

Г а л я. А кто виноват в провале?

Б о р и с. Я.

Г а л я. И вы так просто признаетесь в этом?

Р а я. Но это же неправда! И обком не посчитал это вашей виной!

Б о р и с. Но я сам так считаю… Тогда, по Брестскому миру, было подписано соглашение между Москвой и Центральной Радой. В результате в Одессе открылось консульство РСФСР. Генеральным консулом приехал Бэк. Мы устроили ему нелегальную встречу на нашей явке с Гамарником. Конечно, это азбука, что за Бэком следили, и явка засветилась, но все мы тогда этой азбуке только обучались. В итоге провал и арест. Помимо меня взяли Алешу, вот Раю и еще четверых. Чудом этот провал не превратился в катастрофу — в последнюю минуту Алеша сумел уничтожить несколько чрезвычайно важных документов.

Г а л я. Значит, Алеша даже в эту минуту думал не о себе.

Б о р и с. Да…

Г а л я. Хорошо. Вопрос второй…

Ф е к л а. Не совсем понятно все же, с каких дел товарищ Галя так гуляет по карнизу? По какому праву?

П и р о к с. Спокуха. Сейчас разберемся.

Г а л я. И разбираться не надо, сама скажу — по праву сильного. Если кто сможет из присутствующих то же самое сделать — попробуйте!

П и р о к с. А? Гляньте на этого человека в юбке! Это ж спасенье для Одессы, что в ней все налетчики — мужики. А если б такие пошли? Где б мы видели Мишку?

Г а л я (не обращая внимания) . Вопрос второй, уж кстати, раз о Мишке зашла речь. С чего вдруг, товарищ Борис, Мишка к вам испытывает такую нежную любовь? Ведь это ж всей Одессе известно, как он клялся, что за вас любому душу вынет!

Р а я. Галочка, тебе не кажется, что так ставить вопрос бестактно?

Ф е к л а. Ты вот что, товарищ Галя, ты все-таки не забывайся, понимаешь! Уважение надо иметь к руководству обкома, это начальство наше!

Г а л я. У меня начальства, кроме моего партийного билета, нет! Понятно? А вопрос мой не нравится — пожалуйста, я по-другому спрошу. За что вы, товарищ Борис, в тюрьме, в камере, Алешу избили?

Р а я. Можно я отвечу?

Г а л я. В таком разговоре каждый за себя отвечает.

П и р о к с. А откуда ты все это знаешь, подруга? Алеша рассказал?

Г а л я. Не важно.

Ф е к л а. Понятно, Алеша. А не должен бы. Первый закон подполья: говори не кому можно, а кому нужно!

Г а л я. Я жду ответа.

Б о р и с. Хорошо… Мы объявили тогда, политические, голодовку. С нами сидели уголовники, среди них отец и брат Мишки. В тот день внесли в камеру бак с баландой в сопровождении двух немцев с винтовками.. Явная провокация, такое было впервые. Мы еду брать отказались, Мишкины отец и брат с мисками пошли к бачку. И тогда Алеша бросился на них. У старика он успел выбить миску, но тут я его ударил и сбил с ног. Ведь именно на это и рассчитывали — что начнется драка, и нас бы просто, как цыплят, перебили бы всех в камере…

П и р о к с. Как дважды два!

Р а я. Мы тогда все осудили Алешу, и думали, что он понял.

Ф е к л а. Выходит, нет.

Б о р и с. Когда немцы уходили из города, нашу тюрьму штурмом освободила Мишкина банда. Он, оказывается, очень привязан к отцу и брату. Вот после этого он и стал клясться в дружбе…

П и р о к с. Смешной у нас город! Такого позамешено, как нигде небось.

Ф е к л а. Может быть, мы вернемся к делу?

Г а л я. По-моему, мы только теперь делом и занялись. У меня последний вопрос. После расстрела «Иностранной коллегии» было решено ответить на белый террор красным террором. Намечалось, что все члены организации выйдут с оружием на улицы и по удару часов на Соборной площади каждый убьет заранее выбранного офицера. Кстати уж, Павел ваш хваленый отказался пойти с нами, он, видите ли, не мог стрелять в незнакомого человека.

Р а я. Я тоже отказалась, и по той же причине.