Олег Сосин - Непрерывность

Ф е к л а. Да, парень, не много ты пока о жизни понял, видно, как следует не прижало тебя ни разу.

Г а л я. Какой же ты все-таки гад, Пирокс.

П и р о к с. Сама больно хороша!

Р а я. Ну вот… доразговаривались.

П и р о к с. А что она?.. (Гале.) Ты ж сама говорила, что если б у тебя хватило сил, ты бы Федьку сама!

Г а л я. Я — другое дело. Я по крайней мере знаю, ради кого это сделала бы.

П и р о к с. А я, думаешь, не знаю? Вы все знаете, а я — вчера родился? Да, может, я Мотю люблю, может, я…

Ф е к л а. А она тебя?

П и р о к с. Она?.. Не знаю. Не влияет. Какая разница?

Б о р и с. Хорошо. С вами, товарищ Пирокс, как вы понимаете, разговор будет отдельный.

П и р о к с. Пожалуйста. Хоть завтра.

Б о р и с. Это мы решим, когда. А сейчас…

Ф е к л а (перебивает) . Вам не кажется, товарищи, что уже и так все ясно?

Р а я. Как это понимать?

Ф е к л а. Раз возможностей других у нас нет, только одного человека освободить можно, так это должна быть Мотя.

П и р о к с. А я о чем? Целиком — за!

Г а л я. Почему Мотя? Почему именно Мотя?

Ф е к л а. Потому, что ей, бедняге, и так уж пришлось за наше дело хлебнуть выше головы.

Р а я. Категорически возражаю! Не против Моти, нет! Она прекрасный, во всех отношениях великолепный человек и достойна жизни!

П и р о к с. Так чего тебе еще?

Р а я. Я возражаю против такой постановки вопроса. Мы не вправе решать, кто из четырех бойцов должен остаться жить, руководствуясь жалостью. Это унизительно.

Б о р и с. Согласен. Хотя и понимаю, как в этой ситуации трудно отделить уважение от жалости. Но… согласен.

Г а л я. Согласна.

П и р о к с. Я тоже.

Ф е к л а. А я — нет. Унизительно! Какие мы все гордые! Пожалеть — унизительно, а дать умереть — пожалуйста!

Г а л я. Это разговор уже и вовсе пустой пошел! Так мы никогда ничего не решим. Кто у нас следующий?

П и р о к с. Оля.

Б о р и с. А почему не Павел?

П и р о к с. Послушайте, это ж смешно, честное слово!

Р а я. Товарищ Борис, расскажите об Оле. Мы должны обсудить всех.

Б о р и с. Хорошо… Кличка — Оля. Год рождения — одна тысяча девятьсот третий. Из рабочих. Отец и старший брат погибли в январе восемнадцатого в боях с гайдамаками, второй брат был расстрелян немцами.

Ф е к л а (встав) . Как?

Б о р и с. Что вас интересует?

Ф е к л а (садится растерянно) . Нет-нет, ничего, это я…

Б о р и с. Тогда я продолжу… Мать Оли в результате всех этих потрясений попала в больницу, откуда уже не вышла, Олю на это время забрала к себе семья Крайнего.

Ф е к л а. Значит, вербовка Крайнего?

Б о р и с. Его семьи. Самого Крайнего в это время уже не было в Одессе…

Ф е к л а. Что же они… Лену-то хотя бы в покое оставили! И так уж вся семья выбита.

Б о р и с. О ком вы?

Ф е к л а, О Лене, о сестре моей, у вас здесь — Оля. (Рае.) И ты мне ничего не сказала.

Р а я. Но я никоим образом не связывала вас, Коля. Я знала, что ее расстрелянного брата звали Петром.

Ф е к л а. Да-да. Коля — это ведь у меня тоже кличка, только по первому подполью, до расстрела.

П и р о к с. Так это тебя немцы шлепнули? А как же?..

Ф е к л а. Повезло. Ночью очнулся, вылез из ямы, поволокся к Моте. Четыре ранения, все навылет. Зажило. Только и осталось, что меченый…

П и р о к с. Забудь, Фекла, все, что я тут бормотал. Будь другом, забудь.

Ф е к л а. Брось.

Б о р и с. Почему же вы не сообщили сестре, что живы?

Ф е к л а. Я ведь почти все время в катакомбах, товарищ Борис, вы знаете. В городе днем может пару раз и был, всегда ночью. А через других не рискнул, засветить сестренку боялся. Думал — уж потом, когда все кончится…

П и р о к с. Вот и кончилось.

Ф е к л а. Но это невозможно, братцы, совершенно невозможно! Как же так? Ведь никого больше не осталось, от всей семьи!..

Все прячут глаза.

Р а я. Коля, ты должен понять, ты же сильный — их там четверо.

Ф е к л а. Да понимаю я все, все я понимаю! Но, товарищ Борис, скажите, вот по вашим данным ведь Лена — она ведь все как надо, правда? Не подводила?

Б о р и с. Нет. Ваша сестра — прекрасный, смелый и… ну просто замечательный товарищ.

Ф е к л а. Так в чем же дело?

Г а л я (поднимаясь) . Я скажу сейчас, в чем… Вы, конечно, можете быть все против меня, но я не отступлю и драться буду до конца! Раз тут такие вещи открываются и это имеет значение, я тоже откроюсь. Алеша — мой муж, и я жду от него ребенка. Пошел четвертый месяц.

Б о р и с. Алеша знает о ребенке?

Г а л я. Да.

Рая подбегает к Гале, опускается перед ней на колени и, внезапно разрыдавшись, обнимает ее ноги.

Р а я. Это невыносимо! Галочка, солнышко мое, подружка, что же теперь делать, что нам теперь делать всем?

Г а л я (заледенев) . Вот об этом я вас всех и спрашиваю…

Занавес.

Действие не прерывалось.

Р а я. Что же теперь делать, что нам теперь делать всем?

Г а л я. Вот об этом я вас всех и спрашиваю…

Ф е к л а. Нужно собраться… Как сейчас сошьется, так и останется, этого потом не перекроишь, не будет потом. А рассчитывать здесь не на кого, уже понятно — только на себя…

Г а л я. У них у каждого свой интерес, верить никому нельзя. Кроме разве Раи. Она искренняя.

Б о р и с. Можно пытаться планировать события, дела, расходы. Но пытаться проделывать то же самое с человеком бессмысленно. Человек, если это не автомат, а личность, чаще всего непредсказуем. И вот, пожалуйста, результат. Кстати, откуда они знают друг друга так близко? Я, кажется, совершенно растерялся…

П и р о к с. А если все-таки рвануть к Карцеву и тряхануть эту паскуду как надо, по-нашему? Неужели не колонется, сучонок?..

Р а я. Он мне, конечно, этого не простит. Но что я могу поделать? Ах, как жалко Галю, ей хуже всех, хоть она сильная и благородная. Какая я дура, при чем тут благородство, если у тебя вырывают сердце?..

Б о р и с. Я понимаю всю чудовищность сложившейся ситуации… Я понимаю также, что, какое бы решение мы ни приняли, кому-то оно причинит боль. Но от нас ждут решения, и, кроме нас, его принять никто не может. Поэтому продолжим…

П и р о к с. Бесполезно все, ни до чего мы не договоримся. И потом — все тут чуть не через слово талдычат: бойцы, бойцы. А сами этих бойцов, как товар какой-нибудь, за гроши… Какая ж в этом идейность?

Г а л я. Однако ты не возражал, когда тебя самого за деньги из тюрьмы вытащили.

П и р о к с. С тех пор много воды утекло, я кой о чем по-другому понимать стал. Но вообще-то… я, конечно, глупость сморозил, извините.

Р а я. Меня во всем этом… Я от другого теряюсь… Если мы выбираем лучшего, это как бы подразумевает, что сами-то мы безупречны, что мы сами чуть ли не боги. Но ведь это не так.

Б о р и с. Не так… Но других нет, нет у нас других людей! И так будет всегда, во всех делах, и понять это необходимо уже сейчас — что бы мы ни задумывали, какие бы невероятно дерзкие планы ни строили, осуществлять их будут конкретные люди, те, которые будут! Им, нам, всем, кто есть, придется играть здесь все роли, все до единой! И если понадобится, то даже такую, какая выпала нам на сегодня. Так что… поехали дальше, ребята…