Олег Сосин - Непрерывность

Б о р и с. Наверное, это не так, Галя… Каждому из нас еще предстоит понять, насколько мы соответствуем той жизни, ради которой дрались.

П и р о к с. До этого еще дожить надо. А пока вон за дверью легавые маячат.

Б о р и с. И это верно. Будем реалистами. Обсуждать мы можем только то, что знаем. Неизвестное домысливать мы не вправе.

П и р о к с. О! Потому гуляем по фактам. В семнадцатом, в конце ноября, дружину двинули добыть оружие. Узнаем — гайдамаки собираются вывести из гаража, угол Софиевской и Конной, автомашины. Решили мы ихнюю компанию прижучить. Повел нас Семен Урицкий. Пришли, ждем. Ну, открываются ворота, а оттуда грузовики, и полным-полно в них гайдамаков вооруженных. Тут Алеша как к первому кинется — и прям через окошко шофера за горло. В минуту мы их после этого скрутили. Потом, уж в штабе, хорунжий ихний как увидел, что пацанва фактически их припутала, сел на пол и заплакал.. А Алеша говорит: «Моя бы воля, я тебя за эти слезы, которыми ты в нашу революционную радость плюешь, к стенке бы, гнида холуйская!» Ка-ак врежет ему!

Б о р и с. Хорунжему?

П и р о к с. Ага!

Р а я. И вам эта история нравится?

П и р о к с. Или! С того дела Алеша мне первый кореш! Как он в машину кинулся, это ж видеть надо было!

Р а я. Я не о том. Его смелость для всех нас вне сомнений. Но чтобы ударить безоружного…

Ф е к л а. С нами безоружными они, положим, тоже не в фанты играют.

Г а л я. Да хоть бы и играли! Что ж, мы теперь за это кланяться им должны? Мой вон генерал, у которого служу, сладенькое любит. Себе в рот конфетку — и мне тычет. А у самого зубы гнилые! И весь гнилой, аж тошно глядеть. Конфетку в рот, а сам приказ о расстреле подписывает. Что ж я его, неужели живым отпущу? Последнюю чашку кофе он у меня с мышьяком выпьет, или я жива не буду!

П и р о к с. Так вот ты где ноне пасешься.

Р а я. И опять это не о том, прости, Галя. Мы мечтаем о новой жизни, совсем о новой! Где все будет удивительно светло! Радость! Я хочу сказать… Будь оно проклято, это подполье проклятое! Я даже говорить в нем разучилась. Даже вам, моим товарищам, не могу объяснить!..

Б о р и с. Вы очень хорошо объясняете, Рая. Мне, во всяком случае, вы уже объяснили, что мы здесь пытаемся понять о наших товарищах. И я думаю, мы поймем!

П и р о к с. Неужели! Или мы дефективные!

Г а л я. Продолжим. Время идет.

Ф е к л а. Так что? Каждый, что знает про Алешу?

Б о р и с. Вы все сказали, что хотели, товарищ Пирокс?

П и р о к с. Видишь, какое дело… Теперь даже и не знаю…

Г а л я. Да что тут знать? Что Алешу светить? Он и так один из самых известных людей в подполье.

П и р о к с. Добавь — и мой кореш.

Г а л я. Здесь это ничего не значит, кто кому сват.

П и р о к с. Не скажи. Не был бы он мне кореш, может, я б и промолчал. А так, в смысле того, что Рая… Урицкий его тогда просто в порошок стер, ну, за хорунжего. И когда мы на другой день пошли отбивать оружие на складе, который сербы охраняли, не взял его с собой Урицкий. Хотя мы все просили. Урицкий не взял…

Долгая пауза.

Г а л я. За что вы все так не любите Алешу.

Ф е к л а. Интересный вывод. Алеша вырос у меня на глазах.

Б о р и с. Я вел тот марксистский кружок, в который пришел Алеша в шестнадцатом.

Р а я. А я с Алешей вместе сидела при австрийцах, и нас по общему приговору должны были отправить в Лемберг. Только германская революция спасла нас тогда. Такое не забывается, Галочка, и ты это знаешь.

П и р о к с. Вконец ошалела деваха — с генеральских конфет, не иначе!

Г а л я. Вы же его совсем не так расписываете! Ударил! Он добрый. А с товарищами вообще… Когда у Моти умерла мать и она совсем одна осталась, он ее к себе привез, как сестру.

Ф е к л а. Все мы знаем, Галя. И про Алешу, и про Мотю.

П и р о к с. Ах, Мотя, Мотя… Что у вас есть о ней, товарищ Борис? Надо бы и остальных обсудить.

Р а я. Верно. Ведь они вместе работали, все равно разговор будет перекрещиваться.

Б о р и с. Никто не возражает? Тогда так. Кличка — Мотя. Год рождения одна тысяча девятьсот второй. Отец рабочий, погиб в девятьсот пятом. Мать работала на заводе кокосового масла. Мотя окончила ремесленное училище, стала белошвейкой. С конца восемнадцатого активный член комсомольского коллектива при профсоюзе «Игла». Чья вербовка — не знаем.

Ф е к л а. Моя… Что смотрите? Я привлек.

П и р о к с. Видали тихушника? Это как же?

Ф е к л а. Не важно.

Б о р и с. А это действительно интересно. По этому вопросу чистый лист даже у нашей контрразведки. Расскажите.

Ф е к л а. Да нечего тут рассказывать. Обычное дело. Не хочется мне вспоминать то время.

Р а я. Сегодня, наверное, каждому придется сделать много такого, чего не хочется.

Г а л я. Мы здесь не в игрушки играем. Нам каждую мелочь важно знать. Спрашивают — значит, отвечайте. Забыли, зачем мы здесь?

Ф е к л а. Не забыл. Я ничего не забываю. В общем… Было такое… обложили меня, и я у нее скрывался. Еще раньше ее знал — я ведь портной.

П и р о к с. Тю-ю! Так мы еще немножко и шьем!

Ф е к л а. Закройся!

П и р о к с. Мне грубить нельзя, мсье закройщик. Я очень нервный.

Г а л я. Ты сегодня дождешься, Пирокс, честно.

П и р о к с. От кого мне ждать?

Г а л я. Хотя бы от меня.

Р а я. Ну не стыдно, не стыдно вам? Как дети!

Б о р и с. Товарищ Фекла, прошу вас, не отвлекайтесь.

Ф е к л а. Хорошо. Вот… Состояние у меня было такое, думал даже из Одессы бежать… Потрясение такое. Потом у нее отлежался, отошел, а связи нет. Пришлось рискнуть. Поговорил с ней, то, се. Будешь с нами? Буду. Иди на явку, адрес такой, пароль такой. Попадешься, адрес и пароль — могила, мое имя тоже. Она верная девушка оказалась, поэтому, наверное, и у вас никаких следов нет…

Б о р и с. Наверное, Ну, с этим теперь ясно. Дальше… В подполье Мотя работала по связи, распространяла литературу, выезжала в районы. В марте девятнадцатого была арестована. Как ее пытали и что с ней в тюрьме сделали, это вы все, по-видимому, знаете. Во всяком случае, Мотя не выдала никого. Тогда удалось подкупить тюремного врача, и он заразил ее тифом. Это спасло Мотю от расстрела. После освобождения Одессы работала с детьми, участвовала в создании отрядов юных коммунистов. В нынешнем, деникинском, подполье Мотя продолжала от комсомола участвовать в руководстве юками, кроме того, выполняла отдельные поручения обкома партии.

П и р о к с. Это все?

Б о р и с. В общем… да.

П и р о к с. Ну, то, что ее Федька продал, что она его ухаживания бортанула, это вы знаете. И что он ее на допросе изнасиловал — тоже. А вот что она после этого два раза покончить с собой пробовала в тюрьме, вы слыхали?

Р а я. Нет.

Г а л я. Это имеет значение? Для того, что мы здесь решаем, это, по-твоему, имеет значение?

П и р о к с. А откуда я знаю? Ведь и никто не знает. Сама сказала — все важно. Поэтому и рассказываю… Раз ее уголовники из петли откачали, ночью она удавиться пыталась. Другой раз я… ну, случайно… помешал…