Олег Сосин - Непрерывность

М а р и я. Я ничего не помню. И я хочу жить. Я не устала еще жить.

В т о р о й. Ты помнишь о нашей слабости.

М а р и я. Пощадите. Я забуду о ней.

Ч е т в е р т ы й. Но ты не забудешь о Бруно.

М а р и я (сразу сдавшись) . Да… Это правда… Джордано, я обещала, что умру за тебя!.. Так и вышло, будь ты проклят… Спасибо тебе, Джордано, что помог мне сдержать слово…

Б о р и с — 30 лет.

Р а я — 22 года.

Г а л я — 20 лет.

Ф е к л а — 22 года.

П и р о к с — 19 лет.

На авансцене — все п я т е р о у ч а с т н и к о в спектакля.

Б о р и с. Это было. Мы — свидетели тех дней и участники тех событий.

Р а я. Это было. Иногда я просыпаюсь ночью оттого, что в висках, словно удары метронома, стучит: было, было.

Г а л я. Это было. И теперь этого не вычеркнешь ни из истории, ни из памяти, ни из сердца.

П и р о к с. Это было. Что б там ни трепали некоторые за нашу молодость, я ни от чего не отказываюсь.

Ф е к л а. Это было…

Б о р и с. Нас осталось совсем мало, но мы живы и сегодня, и порой мне кажется, мы будем жить вечно. Мы помним, а память не вправе умирать.

Р а я. Почему именно я выжила там, где у всех были равные шансы? У меня нет ответа. Если только… Я никогда не лгала. Может быть, судьба для того меня и сохранила, чтобы жила правда?

Г а л я. Речь идет об Одессе, об одесском подполье, о борьбе за власть Советов.

П и р о к с. О нашей трудной и прекрасной юности!

Ф е к л а. Неверный шаг — смерть. Оплошность, ошибка — смерть. Неосторожно оброненное слово — смерть.

Б о р и с. Все были очень молоды. Почти всем руководителям обкома партии по двадцать — двадцать четыре года.

Р а я. Комсомольцы-подпольщики — мальчишки и девчонки пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет. Девятнадцатилетние, двадцатилетние — уже «старики».

Г а л я. Мы учились искусству борьбы по ходу дела. И многие из нас платили за науку дорогую цену. Ведь за нами охотились одновременно восемнадцать контрразведок!

П и р о к с. Но как мы их «делали», этих обормотов, кто бы знал!

Ф е к л а. И это было.

Б о р и с. Сбор, доставка и хранение оружия.

Р а я. Переправка партийной литературы и денег для местных организаций.

Г а л я. Работа в Красном Кресте, распространение листовок и прокламаций.

П и р о к с. Сотрудничество в партийной контрразведке. Сбор данных, наблюдение за контрразведчиками противника, изготовление документов, вербовка агентов в стане врага.

Ф е к л а. Диверсии, порча телеграфной и телефонной связи, обрыв проводов.

Б о р и с. Таков далеко не полный перечень конкретных заданий, выполнявшихся одесскими комсомольцами-подпольщиками.

П и р о к с. Пятого февраля тысяча девятьсот двадцатого года в Одессе началось восстание.

Г а л я. Наши очистили от деникинцев Пересыпь, Слободку и Молдаванку…

Б о р и с. Мы расскажем всего лишь об одном эпизоде этой долгой борьбы, эпизоде, в котором силою обстоятельств пришлось принять участие нам, пятерым.

Р а я. Это произошло в конце января двадцатого года… Сложилась ситуация, собравшая нас вместе на два часа. Самые страшные два часа в моей жизни.

Г а л я. Бывают такие минуты, когда все, что ты знал до сих пор, оцениваешь как бы заново. И потом много лет спустя, однажды, вдруг, с удивлением обнаруживаешь, что этим новым знанием оказалась освещена вся твоя долгая дорога. Именно такие два часа выпали на мою долю там, на конспиративной явке.

П и р о к с. Явка находилась на Преображенской, в двух шагах от тюрьмы. Я к тому времени всякого нанюхался: и сам убивал, и со мной смерть не раз в орлянку играла, и за решеткой поторчал — в общем думал, что меня-то уж вряд ли чем охохлатишь. А тут… И всех-то дел вроде — посидели, как культурные люди, поговорили… Так я вам скажу: любую минуту того разговора я б не глядя поменял на любой день моей прошлой жизни. Любую минуту из тех двух часов.

Ф е к л а. Двух часов… Как это мало, два часа, если просто по-человечески считать. Как это невозможно много, когда тебя принуждают на два часа стать богом…

Затемнение.

Занавес открывается. На сцене помещение большого респектабельного фотоателье. Слева вход, вешалка, конторка, за которой оформляются заказы. Все остальное — непосредственно студия. Несколько стульев, кресел, на треногах стоят фотокамеры, по стенам развешаны портреты, виды Одессы, на некоторых фотографиях могут быть запечатлены конкретные события, связанные с периодом, о котором идет речь в пьесе. Справа дверь, ведущая в подсобные помещения. В приемной Б о р и с, он нетерпеливо поглядывает на часы.

Б о р и с. Уже время… Как с ними разговаривать, ума не приложу…

Раздается стук в дверь: три удара, один, еще два. Борис открывает. Входит Р а я.

Р а я. Можно заказать у вас большой портрет в красках?

Б о р и с. Прошу… Здравствуйте, товарищ Рая.

Р а я. Здравствуйте, товарищ Борис.

Б о р и с. Давно мы не виделись.

Р а я. Такая жизнь.

Б о р и с. Такая… Признаться, не очень рассчитывали на ваш приход.

Р а я. Да, меня чудом застали. Я уже собралась выходить.

Б о р и с. Мы знали, что вы должны уехать. Придется отложить на несколько часов. Раздевайтесь… (Помогает Рае снять пальто, вешает его.)

Р а я. У меня груз. Не рискнула брать его с собой, оставила дома.

Б о р и с. Правильно.

Р а я. Только сложила в корзинку, и тут на тебе — этот козленок с запиской. Оленька, сестричка моей подруги, двенадцати лет. На одной ножке прискакала, на одной ножке ускакала. А вокруг патрули.

Б о р и с. Завидуете?

Р а я. Еще бы…

Б о р и с. А я вам завидую. Это ведь все слова — возраст, опыт. Чем больше опыта, тем больше страха, тем больше усилий, чтобы его преодолеть. Я рядом с вами старик.

Условный стук в дверь.

Минуту. Пройдите в студию…

Рая идет в студию. Борис к двери. Открывает. Входит Ф е к л а.

Ф е к л а. Можно заказать у вас большой портрет в красках?

Б о р и с. Прошу… (Пожимает руку вошедшему.) Борис.

Ф е к л а. Фекла.

Б о р и с (приглядевшись) . Мы с вами однажды виделись. Только тогда вы были не Феклой.

Ф е к л а (снимая пальто) . Кем мы не были! А вас я запомнил. Это было…

Б о р и с (перебивает) . Совершенно верно. Именно тогда и было.

Оба понимающе улыбаются. Фекла вешает пальто, но со своим странным картузом — с опущенными наушниками и назатыльником — не расстается.

А шапку?

Ф е к л а. Не снимаю. Привычка. Голова зябнет.

Б о р и с. Ну-ну… Проходите в студию, там уже есть человек.