Олег Сосин - Непрерывность

И н к в и з и т о р. И ты решил, что пора подставить кувшин?

М о ч е н и г о. Да.

И н к в и з и т о р. Думаю, твой кувшин останется пуст.

М о ч е н и г о. Я в своем праве, святой отец. А я никогда не отступаюсь, когда я в своем праве. У меня тоже есть принципы.

И н к в и з и т о р. Это хорошо. Принципы — это очень хорошо. Настолько хорошо, что их лучше никому не показывать, чтобы не украли. Так что советую тебе смириться, сын мой. Со временем ты привыкнешь к мысли, что твои вложения пропали.

М о ч е н и г о. Не могу.

И н к в и з и т о р. Тогда молись, как я.

М о ч е н и г о. Пробовал.

И н к в и з и т о р. И что, не помогает?

М о ч е н и г о. Нет.

И н к в и з и т о р (безжалостно) . Тогда страдай, как я. Мучайся.

М о ч е н и г о (отшатнувшись) . Я не хочу больше, не могу.

И н к в и з и т о р (усмехнувшись, жестко) . А я хотел?.. А инквизитор Венеции, твой духовник, мой друг Джованни, хотел? Но ты не спросил нас. Ты просто поставил нас перед фактом.

М о ч е н и г о. Не понимаю.

И н к в и з и т о р. В этом твое счастье. И не ищи объяснений, сын мой. Понятое не оставляет места для иллюзий…

М о ч е н и г о. Я хочу видеть Ноланца.

И н к в и з и т о р. Ты же слышал — нет.

М о ч е н и г о. Умоляю вас, как о величайшей милости прошу — разрешите, ваше преосвященство!

И н к в и з и т о р. Ты не можешь, не имеешь права компрометировать себя больше. К сожалению, ты не один замешан во всей этой истории. Мы все теперь повязаны одной веревочкой — умные и дураки, невинные и мерзавцы.

М о ч е н и г о. Если я увижусь с ним, он поймет, что я действительно рад его отречению, рад тому, что он остался жив. Когда его сошлют, я помогу ему попасть в хороший монастырь и сам поеду с ним. И там наконец я познаю тайну… мне откроется Нечто.

И н к в и з и т о р. Бруно… Вместе с ним все мы вольно или невольно вошли в историю. А человек, приобщенный к истории, еще при жизни обязан подготовить легенду, которую сохранит время… Сын мой! Возвращайся в Венецию. И хорошенько подумай над моими словами.

М о ч е н и г о. Но я еще увижу его?

И н к в и з и т о р. Не знаю… Каждый из нас может лишь то, что может… Поезжай… Господь с тобой и со духом твоим.

Затемнение.

Тюремная камера. На тюфяке лежит Б р у н о. По другую сторону решетки стоит М а р и я. Она долго и молча смотрит на узника.

М а р и я (как-то очень по-бабьи) . О-ох! Господи… Что ж они с тобой сделали, миленький!

Б р у н о. Кто, кто это? Не вижу… (Встает, подходит к решетке.)

М а р и я. Я, Джордано… Я… Мария…

Б р у н о. Ты?.. Ты… Возможно ли это?

М а р и я. Да, я. Вот видишь, пришла.

Б р у н о. Теперь вижу… Действительно, Мария. Подумать только — не прошло и восьми лет, а ты уже здесь.

М а р и я. Однажды на это ушло пятнадцать лет.

Б р у н о. О! То совсем другое. И возраст, и отсутствие. Но ничего, пустяки. Я не в упрек тебе, не думай… Как это тебя ко мне пустили?

М а р и я (усмехнувшись) . Связи.

Б р у н о. Ах, да-да, конечно, у тебя связи… Ты хорошо выглядишь.

М а р и я. Не упрекай меня. Не моя вина, что ты здесь, а я там.

Б р у н о. В мире вообще не бывает виновных. Бывают лишь не сумевшие доказать свою невиновность.

М а р и я. Мне казалось, что здесь время ничего не значит. Что оно остается за стенами.

Б р у н о. Напротив. Особенно ночи…

М а р и я. Привет тебе от Чотто, от Контарини.

Б р у н о. Лежишь, а твое тело ноет и стонет. Каждую кость чувствуешь, как будто ты разобран на части.

М а р и я. Письмо от них вчера получила. Собираются вскоре в Рим приехать.

Б р у н о. Крутишься-крутишься, все думаешь — вот сейчас как-то прилажусь и боль уйдет. Пустое, только хуже еще.

М а р и я. А я все о тебе знаю.

Б р у н о. Откуда?.. Впрочем, да, у тебя связи. И что же, осуждаешь?

М а р и я. Не кокетничай, Джордано. Все я понимаю и горжусь тобой. Не бойся, никто в тебя камнем не бросит.

Б р у н о. Не утешай меня, женщина. Обо мне печется церковь.

М а р и я. Если б ты знал, как я за тебя рада. Ведь теперь тебя оставили в покое, да?

Б р у н о. Да. Теперь я покоен. У тебя тоже, наверное, стало на душе полегче, а?

М а р и я. Ты дал согласие на отречение. А когда же само отречение?

Б р у н о. Какая разница? Не знаю. Меня не трогают. Мне не говорят. Кормят — и спасибо…

М а р и я. Родной ты мой, бедненький… Как же ты устал.

Б р у н о. Ничего, впереди у меня долгая, спокойная жизнь. Отдохну.

М а р и я. Я принесла тебе кое-что. Ватрушки, печенье. Вот возьми, поешь.

Б р у н о. Не хочу, спасибо.

М а р и я. Почему?

Б р у н о. Не имеет значения. Не хочу — и все.

М а р и я (покорно) . Хорошо… Я понимаю. Измучился ты здесь, не до меня тебе было. Вот ведь что… Сначала забыл. Потом вспомнил и возненавидел… За то, что я дышала воздухом, а ты смрадом. За то, что я видела все небо, а ты только кусочек его. За то, что меня поливал дождь, обжигало солнце…

Б р у н о (кричит) . Замолчи! Замолчи, ты!.. Ты не нужна мне. Сейчас! Никогда! Всегда! Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Не хочу. Я никогда не любил тебя! Знай это.

М а р и я (смеется, с горечью) . Боже мой! Монашек. На кого ты сердишься? Если бы ты знал хоть самую малость…

Б р у н о. Я все знаю, Мария, и оставим это. Уходи.

М а р и я. Ты? Ты все знаешь? Здесь? В этих стенах?

Б р у н о. Стены отрезают пути новому знанию, но обостряют старое. А я знал многое… Именно потому я здесь. Здесь, ибо большое знание, как мне объяснили, не есть общественное благо. А вот ты здесь никогда не будешь, потому что блудницы есть общественное благо. Так считали Солон и Ликург. Довольно неглупые люди, должен тебе заметить.

М а р и я. Откуда ты знаешь, что я стала куртизанкой?

Б р у н о. С чего бы это такая стыдливость? (Передразнивает.) «Куртизанкой»! Проще надо, как принято, — проституткой, шлюхой! Как узнал? Прочел на твоем лице. Так-то вот, бывший дружок. Такое клеймо не вытравишь.

М а р и я. А ты специалист. Разбираешься.

Б р у н о. Ничего, не огорчайся, работа как работа. Не хуже многих других. Когда-то мы с тобой говорили об этом.

М а р и я. Да, я тебе всем обязана. Все, что я знаю и умею, — от тебя. Это тоже.

Б р у н о. Да ты никак сейчас слезу пустишь?

М а р и я. Не дождешься. Честь свою я не уронила, а объяснять тебе ничего не собираюсь.

Б р у н о. Ты для окружающих фигура страдательная, правда? Наверное, кое-кто почитает тебя за мученицу. Ты, конечно, всем пожертвовала ради меня, а?

М а р и я. Откуда…

Б р у н о (перебивает) . Откуда я знаю? Ты это хочешь спросить? Я могу рассказать о тебе все. Слишком очевидна логическая цепочка: твое появление здесь, твоя обмолвка — «связи» — и твое лицо. Так слушай. Меня арестовывают. Ты в отчаянии. Что делать?.. Конечно, первое — отойти в тень: сразу мне не поможешь, и сразу меня не съедят… Ты делаешь вид, что тебе на меня наплевать. Меня переводят в Рим. И ты начинаешь действовать. Ты умна, красива… Значит — постель. Всех попов — в постель. Затащить их в постель, а потом вытряхнуть из них меня. Что ж, хороший план. Но нужны деньги, много денег. У кого их взять для начала? У Чотто. Ну конечно. Он-то даст. Ведь для него речь идет об игре без проигрыша. Не выгорит со мной — на тебя все равно можно ставить. Итак, Чотто дает деньги. Отлично. Вы, конечно, ставите дело на широкую ногу. И, конечно, ты мучаешься. И, конечно, до времени не открываешь карт. И, конечно, тебе бешено сочувствуют. Впрочем, нет. Никто ничего не знает. Страдалица ты только для себя и отчасти для Чотто. Да, да. Потом… Да! А-а-а… Ха-ха-ха-ха! Знаешь, что стало с тобой потом?