Геннадий Мамлин - Путешествие на юг

(Сложив ладони рупором.) Э-ге-гей, солнце!

В ответ раздается низкий бас пароходного гудка.

Э-ге-гей, люди!

И снова трехкратный пароходный гудок.

Маша карманным зеркальцем наводит на Валерку солнечный зайчик.

(Обернулся, увидев Машу, распахнул воображаемую дверь.) Антре! Чего это тебя с петухами подняло?

М а ш а (улыбаясь) . А тебя?

В а л е р к а. Меня ответственность подняла. Перед всем рыбным хозяйством нашей необъятной страны.

М а ш а. Паясничаешь с утра?

В а л е р к а. Нептуном клянусь. Вон, видишь, у причала сейнер стоит «Керчь»? Меня ждет. Вчера капитан сказал: «С нами уйдешь. Отдаем швартовы в шесть утра. До вечера не придешь — до вечера простоим»… Чего это ты улыбаешься, а?

М а ш а (легко) . Не знаю… Потому что утро… И ты. (Сложив ладони рупором.) Э-ге-гей, люди-и!.. Ничего?

В а л е р к а. Вполне.

М а ш а. Я в сарайчик заглянула — тебя нет. Под навес — нет. На террасе раскладушка застеленная стоит. Я и вспомнила, что ты утром собирался отца навестить.

Гудок парохода.

В а л е р к а. «Керчь» зовет. (Кричит за кулисы, подражая тембру пароходного гудка.) Иду-у-у!.. Удачной тебе торговли, Мария Балагуева. Да здравствует усушка и утруска! Да здравствуют гладиолусы но полтиннику штука, на два рубля — пять!

М а ш а. Счастливо и тебе.

В а л е р к а. Салют.

М а ш а (улыбаясь, негромко) . Прощай.

В а л е р к а (дойдя до кулис, возвращается) . Машка, я надолго, на целую неделю с рыбаками уйду.

Маша кивает.

Врачи сказали: выживет. А отец требует, чтобы я и близко к больничному окну не подходил… Помнишь, ты первый раз в щель приползла? Ты еще сказала, что тебя невзначай и за дурочку можно принять?

М а ш а (улыбаясь) . Ага.

В а л е р к а. Так вот: я тебя тогда и принял за нее.

М а ш а. Это мать про меня так говорит.

В а л е р к а. Правильно говорит. Нелепое, думаю, существо. Что на уме, то и на языке. А потом начал до сути твоей доходить. Пригляделся к тебе. Поняла?

М а ш а. Ага.

В а л е р к а. Что ты все «ага» да «ага»! И не улыбайся ты. Это еще не главное. Молчи. И в глаза мне сейчас не смотри.

М а ш а. А куда мне смотреть?

В а л е р к а (взрываясь) . На горы! На море! На дерево смотри!

Маша отворачивается. Пауза.

И в общем, всем грубостям, что я тебе за эти дни наговорил, не верь. У меня к тебе теперь отношение такое… Ну, в общем… (Смутился, умолк.)

М а ш а (не оборачиваясь, легко) . Полюбил ты меня, да?

В а л е р к а (схватившись за голову) . И как язык не отсохнет у тебя — с легкостью такие слова говорить?! А теперь не оборачивайся, покуда я до дерева не дойду. Обернешься — костей не соберешь!

М а ш а (останавливая его) . Валера!.. А я ведь знала. Я чувствовала, какое у тебя отношение ко мне.

В а л е р к а (несколько разочарован) . Да?

М а ш а. Конечно. Все равно, хоть взглядом, а выдашь себя. Я люблю за мальчишками наблюдение вести.

В а л е р к а. Нет, Машка, определенно в тебе что-то порочное есть.

М а ш а (обернувшись) . Искренность во мне есть. И вся недолга.

Пароходный гудок.

В а л е р к а. Я в субботу вернусь.

М а ш а. Ладно.

Валерка отходит.

Валера! А только в субботу не будет меня.

В а л е р к а. В воскресенье после базара приходи.

М а ш а. И в воскресенье не будет. Никогда.

В а л е р к а. На Марс улетишь?

М а ш а (кивает на чемодан) . Ты на сейнер, а я на автобус спешу. Через три часа поезд у меня.

В а л е р к а (подходит, смотрит на чемодан) . Куда же ты?

М а ш а. Домой.

В а л е р к а. Ты же до конца лета должна была жить.

М а ш а. Я вчера рассказывала — не слушал ты… С бабкой я поругалась.

В а л е р к а. Новости! Что вам с бабкой делить?

М а ш а. Телепат наш жуликом оказался. У дяди твоего деньги стянул.

В а л е р к а (почти с восторгом) . Ну да?

М а ш а. Все, что было, стянул. В милицию заявили. Может, поймают его.

В а л е р к а. Так ведь не ты стянула — тебе-то чего уезжать?

М а ш а. А бабка кричать стала, что это, мол, я его в дом привела. Телепата-то. Ну, я тогда не утерпела да бабке и говорю: у Дороховых, мол, ни одного ключа в доме нет, а золото на стол положи — не пропадет. А у вас мыло и то под замком. От людей прячетесь, забор выше дома возвели — вот воры и стекаются к вам. Замки вроде приманки для них. Жаль, говорю, что весь дом не обворовали и вас вместе с поросятами не унесли.

В а л е р к а. Рехнулась! Бабке родной! Ведь ты родню не по достоинствам, ты ее по генеалогическому древу готова любить.

М а ш а. Вчера и билет купила. Завтра к вечеру домой доберусь.

В а л е р к а. Глупо!

Опять нетерпеливые гудки парохода.

(Не повышая голоса.) Да бегу же, бегу… Машка, на моей терраске поселись. Николаю скажи, пусть тебя водит обедать с собой. Разберемся потом.

М а ш а. Да я уже и телеграмму отправила домой. Поеду я. И ты беги — ждут.

В а л е р к а. Абсурд. (Убегает, возвращается.) Выходит, ты и на будущее лето не приедешь сюда?

М а ш а. Почему?

В а л е р к а. Не простит она никогда.

М а ш а. Не простит. (Улыбаясь, как о давно решенном для себя.) А я к тебе приеду. У тебя буду жить.

В а л е р к а (на секунду опешил, потом радостно) . Правильно! У нас комнат — как в Ливадийском дворце.

М а ш а. Я хозяйственная. Я маме твоей пригожусь. (Поднимает чемодан.)

Опять нетерпеливые гудки парохода.

В а л е р к а (отступая к кулисам) . Адрес оставь.

М а ш а. У тебя под подушкой лежит.

В а л е р к а. Ну, Машка, с тобой не пропадешь.

М а ш а. Так ведь говорю: хозяйственная я.

В а л е р к а (после паузы, потупившись) . Ну а ты ко мне как?

М а ш а (легко) . А я к тебе так: просыпаюсь — первая мысль про тебя. Сдачу отсчитываю или по хозяйству вожусь, а в голове все то же свербит. Или чего ты сказал — вспоминаю, или чего я ответила тебе.

Валерка старательно носком ботинка что-то выковыривает из земли.

Видишь, не надо было про это вслух говорить. Теперь между нами неловкость есть… Я отвернулась уже, иди.

Возникает музыка. Входят ч е т в е р о — пантомима. Останавливаются в глубине сцены. Наблюдают. Валерка медленно подходит к Маше. Они стоят так близко, что кажется, Валерка вот-вот поцелует ее. Но — увы! — он протягивает ей руку, и Маша протягивает ему свою.

Пантомима разбивается на две группы. Протягивают руки друг другу. На фоне музыки голоса Валерки и Маши, перебивая друг друга: «Э-ге-гей, солнце!.. Э-ге-гей, море-е!.. Э-ге-гей, люди-и! Э-ге-гей!»

Рукопожатие окончилось. Опускает руки и пантомима. Маша делает несколько шагов налево, Валерка — направо. Двое из пантомимы в глубине сцены идут налево, двое — направо. Пантомима останавливается, когда останавливаются Валерка и Маша, и, в прощальном приветствии поднимая руки, продолжает отступать к кулисам, когда к кулисам отступают они. Валерка и Маша одновременно останавливаются, поворачиваются лицом друг к другу.