Лев Синельников - Сильнее смерти

Л е н а. Из-за этого — бюро?! Да еще экстренное?!

Ю р и й. Погоди. Подготовил Ищенко двигательную группу. И вдруг заметил: нет злосчастной пуговицы! Представляешь его состояние? Ведь пуговица могла попасть в двигатель…

Л е н а (задумавшись) . Да…

Ю р и й. Конечно, Ищенко сразу доложил об этом.

Л е н а. Подумаешь…

Ю р и й. Он мог скрыть. И случись авария в воздухе — никто бы не догадался о причине. Но он не скрыл. Поэтому мы ограничились выговором.

Л е н а. Это был твой самолет?

Ю р и й. Нет.

Л е н а. Но мог быть и твой?

Ю р и й. Да. (Смотрит на взволнованное лицо Лены.) Ленушка, ведь исключительный случай… Однажды я шел к тебе на свидание. И вдруг рядом со мной громадная сосулька — бах! Значит, зимой не ходить по улицам?

Л е н а. Мы встречаемся уже больше года…

Ю р и й. Год, два месяца и одиннадцать дней.

Л е н а. И все это время меня не покидала мысль…

Ю р и й (перебивая Лену) . Со вчерашнего дня мы начали новый счет. В двадцать три ноль-ноль Елена Ремезова согласилась стать женой Юрия Волкова.

Л е н а. И теперь я имею право поговорить с тобой.

Ю р и й. О чем?

Л е н а. Помнишь, я познакомила тебя со своей подружкой?

Ю р и й. С Марией?

Л е н а. Да.

Ю р и й. Помню. И с ее мужем.

Л е н а. Это второй муж. Первый, Анатолий, был пилотом. И дети у нее — от Анатолия.

Ю р и й. Развелись?

Л е н а. Он погиб… Я была у Марии, когда к ней приехал начальник аэропорта и парторг.

Пауза.

Ты мне мало рассказывал о своей работе. Но я понимаю: летать на истребителе еще опаснее.

Ю р и й. Петр Петрович летает на истребителе почти тридцать лет… Мало ли есть опасных профессий… Я летчик, Ленушка!

Л е н а (горячо) . Но закончив училище, ты и диплом техника получил. Будешь еще инженером. Я создам все условия — учись. Меня не прельщает высокий оклад. Хочу, чтобы мы жили счастливо.

Ю р и й. Я и собираюсь прожить с тобой счастливо до самой глубокой старости. Ты будешь гордиться мною, как Вера гордится Петром Петровичем. Ведь истребителем сейчас может быть далеко не каждый. Представь себе: звуковой барьер. Самолет дрожит. Его валит с крыла на крыло. Дай ему на секунду волю… А меня он слушается. Он любит твердую руку и крепкие нервы… Или когда догоняешь цель. Выходишь на форсированный режим. Бешеные скорости…

Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Старший лейтенант Волков слушает. Есть! (Кладет трубку.) Боевая тревога! (Бежит в коридор.)

Лена вскочила с тахты.

(Выходит, надевая меховую куртку.) Простынешь. Сиди.

Л е н а. Вот и поговорили… (Волнуясь.) Мы не успели пожениться, а нас уже разлучает тревога… Ты пытался все превратить в шутку…

Ю р и й. Конечно. Не уйду же я из авиации.

Л е н а. А я не выйду замуж за летчика.

Ю р и й. Леночка…

Л е н а. Не вый-ду!

Пауза.

Ю р и й. Зачем же ты… вчера…

Л е н а. Я не сомневалась, что ты выполнишь эту единственную мою просьбу.

Ю р и й. Этого никогда не будет!

Л е н а. Тогда считай — я вчера ответила «нет»… У тебя такой вид, будто хочешь ударить меня.

За окном гудок автомобиля. Ю р и й резко повернулся и вышел.

(Ему вслед.) Я уеду! Не смей приезжать ко мне! (Лихорадочно натягивает мокрые чулки.)

Входит Ш е в ч е н к о. Он в военной блузе, с полковничьими погонами. Худощав, подтянут.

Ш е в ч е н к о. Здравствуйте. На улице дождь. (Снимает трубку, набирает номер.) Гараж? Шевченко говорит. Будет автобус в город — сообщите. (Кладет трубку.)

Лена наклоняется за туфлями.

(Отбирает туфли.) Отставить!

Л е н а. Что это значит?

Ш е в ч е н к о. Домашний арест. Выйти в мокрых туфлях — воспаление легких. Чаю хотите?

Л е н а. Нет.

Ш е в ч е н к о. Рюмку вина?

Л е н а. Нет.

Ш е в ч е н к о. Стакан кофе?

Л е н а. Я хочу домой.

Ш е в ч е н к о. Будет автобус — пожалуйста.

Входит В е р а А н д р е е в н а.

В е р а А н д р е е в н а. Хорош хозяин! Девушка стоит в мокрых чулках. (Лене.) Снимите.

Л е н а. Я сейчас ухожу…

В е р а А н д р е е в н а. Снимите!

Л е н а подчиняется ее властному голосу, снимает чулки.

Над плитой просушу. И чаем напою.

Ш е в ч е н к о. Я предлагал.

В е р а А н д р е е в н а. Значит, плохо предлагал. (Выходит.)

Ш е в ч е н к о. Не бойтесь, она только с виду грозная. Вы обиделись на Юрия? Служба такая. Боевая тревога.

Л е н а (только сейчас до нее дошел смысл этих слов) . Боевая?!

Ш е в ч е н к о. Успокойтесь — учебная.

Входит В е р а А н д р е е в н а.

В е р а А н д р е е в н а. Где задержался?

Ш е в ч е н к о (мрачно) . В полку у Боровика. Знакомил личный состав с новым заместителем командира дивизии.

В е р а А н д р е е в н а. Ужинать будешь?

Ш е в ч е н к о (ходит по комнате) . Нет.

В е р а А н д р е е в н а. Чаю попьем.

Ш е в ч е н к о. Не хочу.

В е р а А н д р е е в н а. Опять за свое?

Ш е в ч е н к о (в сердцах) . Вспомни, что с тобой творилось, когда ты перестала летать!

В е р а А н д р е е в н а. Больше года проплакала. Но мне простительно. Женщина все же. И притом из полка — в домашние хозяйки. А тебе предлагают на боевое управление.

Ш е в ч е н к о. И это ты мне говоришь? Ты? (Стукнув кулаком по столу.) Я могу летать!

В е р а А н д р е е в н а. Не кричи.

Ш е в ч е н к о. А молодым еще нужно поучиться у меня!

В е р а А н д р е е в н а. Говорю — не кричи. (После паузы.) Что же ты ответил командиру дивизии?

Ш е в ч е н к о (с обидой) . Если я вам не нужен, списывайте в отставку.

В е р а А н д р е е в н а. И это верно. Отслужил свое — иди на отдых.

Ш е в ч е н к о. Мне — на отдых?!

В е р а А н д р е е в н а. Чего же ты хочешь, Петр Петрович? Чтобы я раскисла вместе с тобой? Не умею. Жалеть тебя? Не буду. Не красна девица. И не ребенок.

Ш е в ч е н к о ушел в спальню.

Душа за него болит.

Л е н а. Вы должны быть счастливы.

В е р а А н д р е е в н а. Это почему же?

Л е н а. Муж не будет летать.

В е р а А н д р е е в н а. Думаешь, это счастье?

Л е н а. Конечно!

В е р а А н д р е е в н а. Нет, милая. Для него — беда. Значит, для меня — тоже. (После паузы.) Не успокоится — поеду к генералу. Может, разрешит ему еще полетать. Хоть на других самолетах… Генерал меня еще с Курской дуги помнит. (Подошла к портрету.) Вот такой я была в сорок третьем. Неудачный портрет. Прихоть Петра Петровича. Уйму денег заплатил. А художник, чудак, изобразил меня с накрашенными губами. Это в боевой-то обстановке… Первый раз купила помаду через два месяца после войны. Полетели мы тогда с Петром Петровичем на истребителе из Вены во Львов, расписываться. Я в летной форме. Но на всякий случай надела под эту форму довоенное платье. Чудом сохранилось. Подходим к загсу, вспомнили: у нас ни копейки советских денег. Чем платить за регистрацию? Нашли выход. Я — в парадное. Петр Петрович снаружи дежурит. Сняла платье. Пошли на базар и продали спекулянту за бесценок. Не модное, говорит. Там и помаду увидели. Петр посоветовал: «Купи. Подкрась губы. Не то нас не станут регистрировать. Уж больно ты на парня похожа в этой форме». Расписались, полетели обратно…