Артур Шницлер - Анатоль

Макс. Кто знает… что?

Анатоль. Кто знает, не начала ли она только тогда любить меня, — когда перестала любить другого? Что пережила эта девушка в один прекрасный день, прежде чем я ее встретил, прежде чем мы сказали друг другу одно слово? Была ли она в состоянии оторваться так просто от своего прошлого? Не пришлось ли ей долгое время влачить за собой старую цепь, не пришлось ли ей, говорю я.

Макс. Гм!

Анатоль. Я пойду даже дальше… Ведь первое время это была прихоть, как с ее — так и с моей стороны. Мы оба не смотрели на это иначе, мы не требовали ничего другого друг от друга, кроме быстротечного, сладкого счастья. Если она в это время допустила что-нибудь неладное — что я могу ей поставить в упрек? Ничего — решительно ничего!

Макс. Ты удивительно снисходителен.

Анатоль. Нет, вовсе нет, я только нахожу неблагородным использовать таким образом выгоды случайного положения.

Макс. Пожалуй, твои суждения об этом полны благородства. Но я выручу тебя из затруднения.

Анатоль.…?

Макс. Ты задашь ей вопрос в следующей форме: Кора, с тех пор как ты любишь меня… верна ли ты мне?

Анатоль. Это действительно очень ясно.

Макс. …Ну?

Анатоль. И вместе с тем это вовсе не так ясно.

Макс. О!

Анатоль. Верна! Что значит собственно: верна? Вообрази себе… вчера она ехала в вагоне железной дороги, и сидящий напротив господин прикоснулся своей ногой к кончику ее ноги. Теперь, в состоянии сна, с этой до бесконечности повышенной способностью восприятия, с этой утонченной способностью чувствовать, которой, несомненно, обладает медиум в гипнозе, вовсе не лишено возможности, что она даже и это уже признает нарушением верности.

Макс. Однако послушай!

Анатоль. Тем более, что в наших разговорах на эту тему, которые мы иногда вели, она узнала мои, быть может, немного преувеличенные требования на этот счет. Я сам говорил ей: Кора, если ты даже посмотришь только на другого мужчину, это уже неверность по отношению ко мне.

Макс. И она?

Анатоль. И она, она высмеивала меня и говорила: Как мог ты только поверить, чтобы я смотрела на другого.

Макс. И все же думаешь ты?

Анатоль. Бывают случаи — вообрази себе, что какой-нибудь нахал пошел бы за ней вечером и на улице поцеловал бы ее в шею.

Макс. Ну — это…

Анатоль. Ну — это все же не совсем невозможно!

Макс. Итак, ты не хочешь спрашивать ее.

Анатоль. Конечно, хочу… но…

Макс. Все, что ты здесь наговорил, — чепуха. Поверь мне, женщины понимают нас прекрасно, когда мы спрашиваем об их верности. Если ты ей теперь прошепчешь нежным, влюбленным голосом: верна ли ты мне… она не будет вовсе думать о кончике ноги какого-нибудь господина или о нахальном поцелуе в затылок — а только о том, что мы обыкновенно понимаем под неверностью, притом же ты имеешь еще то преимущество, что при неудовлетворительных ответах можешь поставить дальнейшие вопросы, которые должны все разъяснить.

Анатоль. Итак, ты хочешь непременно, чтобы я ее спросил…

Макс. Я? Ведь ты хотел же!

Анатоль. Мне сейчас кое-что пришло в голову.

Макс. Что еще тебе пришло в голову?

Анатоль. Бессознательное!

Макс. Бессознательное?

Анатоль. Я верю в несознаваемые обстоятельства.

Макс. Так.

Анатоль. Такие обстоятельства могут возникнуть сами из себя, они могут быть также вызваны искусственно… оглушающими, опьяняющими средствами.

Макс. Не объяснишь ли ты точнее?

Анатоль. Представь себе сумеречную, полную настроения комнату.

Макс. Сумеречную… полную настроения… представляю себе.

Анатоль. В этой комнате она… и кто-нибудь другой.

Макс. Да, как же она попала бы туда?

Анатоль. Это я оставлю пока открытым. Ведь бывают же предлоги… Достаточно! Подобное может случиться. И вот — две рюмки рейнвейна… необычайно душный воздух, который давит тяжестью на все, запах от папирос, раздушенных обоев, свет от матовой стеклянной люстры и красные занавески — уединенность — тишина — только шепот упоительных слов…

Макс!..

Анатоль. Уже не одна женщина при этом сдавалась! Лучшие, более уравновешенные, чем она.

Макс. Ну да, только я все же никак не могу соединить с понятием о верности, чтобы с другим мужчиной можно было очутиться в подобного рода покоях.

Анатоль. Бывают столь загадочные вещи…

Макс. Ну, мой друг, вот ты имеешь решение одной из тех загадок, над которой ломали себе голову умнейшие люди до тебя; ты должен только говорить, чтобы узнать все, что ты хочешь знать. Вопрос — и ты узнаешь, принадлежишь ли ты к тем немногим, которых любят одних, можешь узнать, где твой соперник, узнать, почему он одержал над тобой победу — и ты этого слова не выговариваешь! Ты можешь свободно поставить вопрос судьбе! И ты его не ставишь! Дни и ночи ты мучишься, ты дал бы пол жизни за истину и вот она лежит перед тобой и ты не хочешь нагнуться, чтобы поднять ее. И почему? Потому что может оказаться, что женщина, которую ты любишь, в действительности такова, какими они ведь все должны быть по твоему мнению — и потому что тебе твоя иллюзия тысячу раз дороже истины. А потому довольно забавы, разбуди эту девушку и удовлетворись гордым сознанием, что ты хотел совершить чудо.

Анатоль. Макс!

Макс. Ну, разве я не прав? Разве ты не знаешь сам, что все, о чем ты мне раньше говорил, были — отговорки, пустые фразы, которыми ты ни меня, ни себя не мог обмануть.

Анатоль (быстро). Макс… Позволь сказать тебе только; я хочу, да я хочу спросить ее!

Макс. Ах!

Анатоль. Но не сердись на меня — не при тебе!

Макс. Не при мне?

Анатоль. Если я должен услышать это, ужасное, если она мне ответит: нет, я не была тебе верна — то я должен быть один, один услышать это. Быть несчастным — еще половина несчастья — возбуждать сожаление: это все. Этого я не хочу. Ты ведь мой лучший друг, потому именно я и не хочу, чтобы твои глаза с тем выражением сострадания покоились на мне, которое говорить несчастному, как он жалок. Быть может, есть еще что-нибудь другое — быть может я стыжусь тебя. Истину все же ты узнаешь, ты видел эту девушку сегодня у меня в последний раз, если она меня обманывала. Но ты не должен услышать этого вместе со мной; этого я не мог бы перенести. Понимаешь ты это?…

Макс. Да, мой друг, (жмет ему руку) и я оставляю тебя с ней наедине.