Владимир Сорокин - Капитал. Полное собрание пьес

Голос

Стоп! Ваш ходор: 14, 35. Игрок №2.

Мартинсон

На даче. Летом. Я тогда только поступил в институт. Да, сразу после вступительных. Мама, отец покойный, сестра, тетя, Витька Савицкий с женой. Погода отличная, жарко, солнечно. Сидим, чаевничаем под сиренью. И приходит почтальон. Телеграмма. А почтальон — местный инвалид из рабочего поселка, с палочкой. Рядом с дачами был рабочий поселок, на той стороне. Хромает, хромает так, одышка у него. И всегда он какой-то суровый такой, одутловатый, вечно чем-то недовольный. Словно обиженный всеми. Телеграмма. Отцу. Отец расписывается, распечатывает и громко читает: «Вчера ночью выиграл на бильярде у Окуджавы. Семен». Все — в хохот. Семен — папин друг был, писатель такой, моряк военный, про подводников писал. Вот. Хохот. Отец смеется: «Ну, наконец-то Семен сподобился!» А этот почтальон так мрачно квитанцию в сумку свою прячет, поворачивается, и — ковыль, ковыль к калитке. А мать мне: «Саша, иди-ка дай ему рубль». И — кошелек мне сует. И я за этим дедом — бегу, кричу: «Подождите!» — нагоняю уже за калиткой. И говорю: «Подождите, подождите, пожалуйста!» Он оборачивается так мрачно. Я кошелек-то открываю, а в кошельке — пачка десяток и двадцать копеек. Мать, видать, забыла, что рубля там нет и в помине. Я бормочу: «Подождите, пожалуйста, подождите». А сам в десятках копаюсь, ищу рубль. А рубля-то и нет! И я беру эти двадцать копеек — и ему протягиваю. А он посмотрел на них так мрачно, потом на меня, повернулся — и захромал прочь. А я… так и остался стоять с этими двадцатью копейками.

Голос

Стоп! Ваш ходор: 18, 61. Игрок №3.

Таблетова

Я вернулась тогда домой раньше обычного. У нас отменили занятия из-за эпидемии дизентерии. 5«А» чем-то накормили в столовке, их запоносило, и нас всех срочно отпустили домой. Ключ у меня был свой, висел всегда на шее. Вот. Открыла дверь, вошла и сразу услышала рок-музыку. Громко-громко, аж стены трясутся. Отец любил «Deep purple», часто их слушал, когда выпивал. Он в молодости, когда учился в Станкине, стучал на барабанах в студенческой группе. Я разделась, пошла по комнатам: «Ау, я пришла!» Нет ответа. Захожу в спальню, где самый рев стоит. Там шторы опущены, полумрак, свечи горят и палочки такие индийские. Стереосистема работает на полную мощь: «Smoke on the water». Мой отец стоит голый, закрыв глаза. На голове у него венок из каких-то цветов. А перед ним на коленях стоит наша соседка Клавдия Васильевна и сосет его член. Они даже не заметили, что я вошла. А я глянула на них, вышла, закрыла дверь, оделась и пошла гулять по улицам. И гуляла до пяти. И потом пошла домой. Вошла в подъезд, лифт опять не работал. Стала подниматься по лестнице, и ноги дрожали, потому что я долго-долго ходила по городу. И между четвертым и пятым этажом я встретила Клавдию Васильевну. Она шла выгуливать своего далматинца. Улыбнулась мне и сказала: «Hello, Dolly!» И мне вдруг стало…

Голос

Стоп! Ваш ходор: 9, 33. Игрок №4.

Гвишиани

Нет, ну, в Москву приехал в 89-м. Работали мы на одного грузина кооператора, развозили там тряпки, получали, оформляли. Вот. Ну, и с бензином была какая-то херня тогда у коммуняк — очереди километровые. Заправлялись по ночам. И то — час стоять как минимум. Ну, я на «четверке», простоял, только подъезжаю к соску, а тут — раз, «мерседес» — без очереди, ф-иить — и впереди меня. Только я рот раскрыл, а из «мерса» выходят двое рыл бритоголовых в кожанках. И один мне: «Есть проблемы?» Чувствую — у них по пушке в кармане. Я сразу все понял, говорю: «Да нет, братаны, нет проблем». Оглянулся. А очередь тоже молчит. Тоже все всё поняли. Ну, заправились они, потом я заправился. И еду домой по Островитянова, раз, а впереди — они едут. И я не знаю, почему — за ними свернул во двор. Раз, встали они у подъезда, вышли из «мерса», вошли в подъезд. А ночь, во дворе — никого. Думаю — чего б им, гадам, сделать такого? Думаю, проколю-ка я им шины. Ножик у меня был небольшой. Раз, подъехал, встал прямо рядом, вплотную, дверь открыл, свесился, только приноровился, а сверху, с балкона: «Эй, лошина, тебе чего?» Гляжу, один из них на балконе курит. Я говорю: «Ничего, ключи потерял». Он стоит, курит, смотрит на меня. А я по асфальту шарить стал. И так стал шарить, словно взаправду ключи потерял. Шарил так натурально. И вдруг нашарил ключ! Ржавый какой-то, от гаражей. И так обрадовался! Показываю ему: «Во, нашел!» А он говорит: «Нашел — и пиздуй отсюда». Ну, я и поехал. И поехал, поехал. До самого Ленинского. А потом встал под фонарем. Посмотрел на этот ключ ржавый. И так мне стало…

Голос

Стоп! Ваш ходор: 29, 08. Игрок №5.

Добров

У меня это… совсем просто. Тут, это, в пятницу звонит мне Витька Бобров. Мы с ним служили вместе в одном полку, в Чечне. У него — рота и у меня. Рядом работали, в унисон. Полковник, бывало, говорил: где Бобров — там и Добров. Отлично работали. Как чехи зашевелятся, полковник: «Бобров-Добров — на выход!» Витька всегда с веслом на выход ходил, сам стрелял классно, воробья на лету сбивал, и командир был деловой. Он по службе пошел, щас уже полковник. А я-то сразу уволился. Вот. Ну и приехал он в пятницу из Подольска, говорит: «Юр, пошли куда-нибудь расслабимся». Вот. Ну, повел его я в «Старину Мюллера». Там они такую штуку подают интересную: батон длинный с сыром запеченным поперек разрезают, на тарелку ставят, а на батон вешают полкраба дальневосточного, огромадного. Ну, посидели, выпили по пять кружечек, наелись крабов, пообщались, перетерли. И Витька на служебной машине отбыл в свою часть. А я пошел к метро, к Пушкинской. Иду, курю. Настроение такое легкое, правильное. А впереди старушка идет. Такая на вид интеллигентная, в шляпке. И я не знаю, почему, не могу понять, вот… ну, совершенно, хоть убей, бля, никогда такого не было со мной… вдруг это… ей так громко говорю: «Бабушка, а пошла-ка ты на хуй!» Она так покосилась — и пошла дальше. А я дошел до метро, встал. И как-то встал так. Ну и стоял. Стоял так. И курил.

Голос

Стоп! Ваш ходор: 34, 80. Игрок №6.

Слуцкая

Сашенька Покревская пригласила меня к себе в Киев. Я там уже пятнадцать лет не была. Приняли они меня с мужем прекрасно, повозили, поводили, развлекали, поили, кормили. И в конце она меня пригласила в их банк: представить коллективу. Так сказать — PR-москвичку. Устроила встречу со мной. Собрались они, слушали меня, расспрашивали. Пообщались, в общем, живо. Ну, шампанское, фуршетик, то да се, комплименты. И в конце подходит их начальник PR-отдела: «Спасибо, Марина Анатольевна, что нашли для нас время». И мне протягивает конверт. Я беру автоматически и сразу хочу вернуть, сказать: «Ну, что вы, это лишнее, я к вам зашла по-дружески, по-товарищески, так сказать, проездом». Или просто сказать: «Зачем вы меня обижаете?» Или: «Ну, ребята, это too much!» Нет, ну, правда, мы с Сашенькой старые подруги, я ей пошла навстречу за теплый прием, чтобы в основном ее поддержать, доверия вставить, добавить авторитета и opri-nopri. И только я раскрываю рот, чтобы сказать: «Ну, что вы, это лишнее…» А сама так конверт ощупала. И чувствую — он толстенький. Толстенький. Такой… пухленький. И этот пиарщик на меня смотрит, улыбается, а я рот-то уже раскрыла, и гримасу состроила: мол, «ну зачем же…», а сама так o-o-o-o-opri-nopri: стоп, Мариночка, стоп, стоп, стоп. SPA-койно. И говорю: «SPA-сибо». Убираю конверт в сумочку. И Сашка на меня смотрит, подмигивает. Ну, выпили шампанского, я в туалет зашла, открыла сумку, открыла конверт: а там рубли. Тридцать штук. Ну, тоже неплохо. Но я-то думала… в общем… в общем, va-va-va. Острова.