Андрей Вейцлер - Пьесы

Н и н а. Ну и при чем тут хоккей?

Ч е р н о м о р д и к (спокойно) . Хоккей ни при чем.

М а р и н а (увидев, что Черномордик наливает себе шампанского) . Стоит ли, Георгий Петрович?

Ч е р н о м о р д и к (не отвечая) . «Эх вы, военные моряки, свое оружие бросили. И откуда это, мол, известно, что оно утоплено, а может, вы его врагу оставили…» Разжаловали меня честь по чести и в штрафбат.

В а л е р и й (восхищенно) . Ну, ты даешь, батя!

Ч е р н о м о р д и к. Обидно, скажете? Аж до слез. Только зажми… ни слова никому. Никто не знал, что на сердце.

С т р у ж к и н (попытался улыбнуться) . Так вы у нас, оказывается…

Ч е р н о м о р д и к (в задумчивости) . На кого обижаться-то было? На Родину?

А н т о н Е в л а м п и е в и ч (осторожно) . А в каком качестве вы войну закончили?

Ч е р н о м о р д и к. Капитан второго ранга. Остальное, так сказать, на кителе. (Встал, поднял чашку.) Тост за память хочу предложить. Память — она мне никогда сломаться не даст. И в вашей семье тоже замечательная память сохраняется. Не забывайте об этом.

Поднимает чашку с шампанским и пьет, за ним так же молча остальные. Стружкин отставляет вино.

С т р у ж к и н. Значит, Кирилл, портрет все-таки забираете.

К и р и л л (смущенно) . В обстоятельствах стеснен.

С т р у ж к и н. Да не смущайтесь, не смущайтесь… Есть всем надо. (После паузы.) Давно письма Кадмина перечитывали?

К и р и л л. Честно говоря, очень… Совершенно замотался. (После паузы.) А портрет этот все равно музею ни к чему. Я ведь его тогда в связи с табакеркой.

С т р у ж к и н. Дело прошлое, Кирилл. Ну-ка, признайтесь, хотели все-таки табакерочку на память?

К и р и л л (махнул рукой) . Просто не помню. Может, и действительно в корзинку сунул. Случайно.

А н т о н Е в л а м п и е в и ч (глядя на Кирилла) . Бедный, бедный вы, Кирилл Сергеевич.

В и к а. Он не бедный. У него огород.

К и р и л л (покорно) . Огород.

С т р у ж к и н (встал) . А ведь табакерку вам в корзину я подложил.

Пауза.

К и р и л л. Вы?

Ф е д о р. Ничего не понимаю. А для чего?

С т р у ж к и н. Это так легко понять. Кем я всегда был для вас. Восторженный соседский мальчик, влюбленный в творчество Кадмина. И вдруг появляется второй такой же мальчик. Только моложе и, как мне тогда показалось, сильнее меня. Я тогда отчетливо понял, что если Кирилл останется здесь в доме, то мне тут просто не будет места. А я… я не мог без этого музея, без этих стен, стола…

А н т о н Е в л а м п и е в и ч. И вы решились…

С т р у ж к и н (улыбнулся) . Решился. Что поделать — решился.

М а р и н а. Но это же подло!

Н и н а. И я еще любила его. Понимаешь, Валька, я же тебя с семи лет любила. Помнишь, в «Эрмитаж» «Подвиг разведчика» смотреть ходили. Ты-то на экран, а я все на тебя. Ждала, всю жизнь ждала — может, он догадается. На последнее решилась. Вот за Жору замуж вышла. Думала, может, тут ты спохватишься…

Ф е д о р. Нина, что с тобой?

Н и н а (засмеялась) . Я просто… (И тут она вспомнила о Черномордике, но было уже поздно.)

По-военному вытянувшись, Георгий Петрович стоял рядом ее своим стулом, потом, четко повернувшись, ушел в свою комнату Выбежал и Валерик. Настороженная пауза. Почти тотчас же капитан вернулся, прижимая к груди сделанный из спичек макет корабля.

Ч е р н о м о р д и к (неожиданно подходит к Зинаиде Ивановне) . От чистого сердца, в день юбилея примите… Почти три года из спичек мастерил. Макет нефтеналивного танкера.

З и н а и д а И в а н о в н а. Да зачем же это вы… Спасибо… А Нина… Она просто шутила.

Ч е р н о м о р д и к (твердо) . Конечно, с шуткой да прибауткой солдату всегда легче. (Усаживается за стол.)

В и к а. А ты, Валерий, куда удалялся?

В а л е р и й. Позвонить хотел.

В и к а. Позвонил?

В а л е р и й. Нет.

В и к а. Почему?

В а л е р и й. Потому…

Посмотрели друг на друга.

За столом возникает пауза. Все чувствуют себя очень неудобно.

Кирилл сидит, опустив голову.

А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Вот так и живем.

С т р у ж к и н. А теперь мне не страшно вам признаться, Кирилл. Потому что вы… вы тоже… (Пожал плечами.) Честно говоря, я бы на вашем месте хотя бы возмутился. Или ушел, хлопнув дверью. А вы вон сидите и только улыбаетесь мне…

В и к а. А это, увы, еще не доказательство.

А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Боже мой… И все-таки не надо… Не надо закрывать музей. Пусть снесут эту стену. Пускай не будет большой нашей столовой. Пускай мы все переедем куда-нибудь на Юго-Запад или вообще разъедемся. Но музей должен существовать. Должен! (Горько и тихо.) Хотя Прекрасная Дама и покинула его. Ушла.

С т р у ж к и н. Да бросьте, Антон Евлампиевич, эти красивые слова! Не было никакой Прекрасной Дамы. Выдумал ее ваш папаша. И любви так называемой великой тоже не было. Существование было. Плоское, скучное, нелепое. И говорящая балка в конце — бац по голове. Еще глупее, чем наше.

К и р и л л (негромко) . Нет, она была.

А н т о н Е в л а м п и е в и ч (встрепенулся) . Что вы сказали?

К и р и л л (встал, как бы сбросил с себя маску, маску маленького, стесняющегося провинциала. Сейчас это тот же Кирилл из первого акта, только, может быть, он стал мудрее и мужественнее. Решительно.) Хватит! Кажется, мне пора рассказать о действительной цели моего приезда. (Пауза.) Все-таки собираетесь сохранить свой музей, несмотря ни на что? Даже если доброта, любовь, память, как вы решили, ложь? И Прекрасной Дамы не было вовсе? Зачем же тогда вам этот дом?

А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Как надежда…

К и р и л л (повторяя) . Как надежда… (Вдруг резко.) А может, вы так привыкли кормиться плодами великой идеи, что вам просто боязно ее потерять?

А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Пожалейте нас, Кирилл Сергеевич.

К и р и л л. Не буду я вас жалеть.

Ф е д о р. Это, простите, уже слишком.

К и р и л л. Да и не нуждаетесь вы в жалости.

А н т о н Е в л а м п и е в и ч (почти по-детски) . Почему?

К и р и л л. Тогда, шесть лет назад, я ушел из вашего дома со словами: я докажу. Я словно чувствовал необходимость этого. Доказать, что все-таки они существуют в нас — и вера в память и чистота. Доказать сам феномен Кадмина. Я не буду сейчас рассказывать долгую историю моих поисков. Главное, я добился того, что так желал. Я нашел не только последнее письмо Кадмина к Прекрасной Даме, но и раскрыл тайну ее имени.

А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Молодой человек, такими вещами не шутят…

К и р и л л. А я и не собираюсь шутить. Так вот… Как известно, умирал Кадмин в Лефортовской больнице. Последний, кто общался с ним, был тамошний фельдшер. Человек не слишком образованный, но сердечный. Ему-то Кадмин и передал свое последнее письмо. Так получилось, что после кончины писателя фельдшер, как положено было тогда по старому дикому обычаю, запил. Проштрафился и был переведен в заштатный уезд. И письмо Кадмина уехало вместе с ним. Фельдшер вскоре умер, но в Калинине мне удалось разыскать его сестру… которая каким-то чудом сохранила до наших дней сундук с документами брата. Вот там-то я и нашел последнее письмо Кадмина.