Эдвард Радзинский - Дочь Ленина. Взгляд на историю…

К. Да, руководством Коминтерна была проведена беспощадная проверка всего аппарата. Несколько секций Коминтерна оказались целиком в руках врага.

СТАЛИН. В том числе почти все твои финны… Трудно тебе, разве не понимаю. Но мы, коммунисты, дышим полной грудью, только когда трудно! Человек – наше главное достояние, ради человека, его безопасности мы и боремся за чистоту наших рядов!.. Взять сладкую парочку – Маннера и его любовницу. Не хочешь за них попросить?

К. Не хочу.

СТАЛИН. И правильно! Мы их приютили, верили им. А они что задумали? Мечтали отделить карельскую автономную область и присоединить к буржуазной Финляндии. Не вышло! Русские цари сделали много плохого, но одно хорошее сотворили – сколотили огромное государство. Мы, большевики, получили его в наследство и считаем его «единым и неделимым»… И каждый, кто попытается разрушить это единство социалистического государства, – заклятый враг народов СССР. Мы будем уничтожать каждого такого врага, будь он хоть старым большевиком, хоть кем угодно. Мы будем уничтожать весь его род, его семью – каждого, кто своими действиями и мыслями (даже мыслями) покушается на наше государство. Ты хорошо понял меня, финн?

К. Очень хорошо, товарищ Сталин.

СТАЛИН. А с женой как? Мне сказали, она приехала…

К. Мне она не звонила.

СТАЛИН (вздохнув). Боюсь, и ее придется проверять… Я слышал от товарища Ежова, что у НКВД к ней много вопросов… Не хочешь попросить за нее?

К. Я хочу одного: чтоб разбирательство было честным.

СТАЛИН. А когда оно было другим? Тяжело, понимаю… Да у тебя и сын арестован… Многовато врагов тебя окружает. Да что я говорю! А меня? Муж родной сестры покойницы-жены – враг… Члены Политбюро, они ведь были ближе семьи, ленинские друзья – враги… Горе, ой, горе наше… Я тот список в сто тридцать восемь человек полдня изучал. А товарищ Молотов, не глядя, его подписал. Между тем, товарищ Сталин не выдержал, двух вычеркнул, слабину дал… Поэтому Молотов – настоящий революционер, а товарищ Сталин – слабак… Что же касается твоей жены… Понимаешь, она, видно, сразу поняла, что у НКВД к ней вопросы, и попросилась вернуться в Японию. Ну как отпустить без проверки, дорогой, если вокруг такое творится? Но если у тебя другое мнение – только скажи, сразу отпустим…

К. Нет.

СТАЛИН. Наверное, боишься, вдруг она переметнется к врагу? Да и как не бояться, если она долго работала с этим отщепенцем Зорге, который отказывается вернуться… Значит, здесь у нас разногласий нет, дорогой… спасибо. Я слышал, Молотов читал тебе письмо от мерзавца Мейерхольда… Вот как не применять к ним меры? Ведь только после мер правду говорят. И потому я не понимаю некоторых товарищей. Раньше они хотели подлинно независимую, могучую карательную организацию рабочего класса. Мы ее создали. И сразу пошли жалобы – вместо того, чтобы гордиться ею… Да это такая организация – она и нас с тобой арестовать может… Кстати, хотя твой сын во всем признался, расстрелять его не дадим, нет! Ради его отца! Давай оба будем верить: отсидит свое и исправится… Но ничего. Социализм мы уже построили?

К. Построили.

СТАЛИН. Ты большой теоретик. Тебе сам Ленин верил… Положа руку на сердце, скажи: сможем ли мы построить коммунизм?

К. Непременно, товарищ Сталин.

СТАЛИН. Когда?

К. Думаю, к восьмидесятому году.

СТАЛИН. Нам с тобой не дожить… Но мы, как Моисей, много сделали для того, чтобы наш народ пришел в землю Обетованную. А ну-ка, нашу боевую… (Поет.) «Наш паровоз, вперед лети…»

К. (подхватывает). «В Коммуне остановка. Иного нет у нас пути…»

СТАЛИН. «В руках у нас винтовка…» Пах! Пах!

К. Сказали, ты прелестно выглядишь… Я тосковал.

ОНА. Знаешь, я тоже… Я остановилась в «Метрополе»… От одиночества ночевала у своей подруги-финки в общежитии Коминтерна. Там арестовывали каждый день. Обычно все происходило в три часа ночи. Не спали до трех – ждали. Ровно в три свет автомобильных фар пронзал темноту…

Она и подруга стоят, обнявшись, у окна. Их освещают автомобильные фары.

ПОДРУГА. Началось…

Молча стоят. Свет фар движется по стене и исчезает.

ПОДРУГА. Слава Богу! Остановились у третьего подъезда.

ОНА. //в сторону?// Мы стояли, как распятые, у стены… Потом по нам снова двигался свет – значит, забрали кого-то, уезжали…

ПОДРУГА. Теперь до следующего вечера. У меня живот свело от страха… Боже мой! Узнаем ли мы когда-нибудь, за что нас хотят арестовать? Мы честные люди. Мы коммунисты. За что! За что?!

ОНА. Анекдот про кролика слышала? «Кролик перебежал от нас в Польшу… Поляки спрашивают: «Отчего ты убежал из СССР?» – «Как – отчего! В СССР арестовывают всех верблюдов». – «Но ты же не верблюд!» – «А там это надо еще доказать…».

ПОДРУГА. Я не верблюд! (Хохочет.) Я не верблюд!

Обе кричат: «Я не верблюд!» и истерически хохочут.

ПОДРУГА. Я тоже знаю анекдот: «Живем, как в автобусе – половина сидит, остальные трясутся!» (Смеются вместе.) Трясутся! Не верблюды!

ОНА. Боже мой, завтра Новый год! Напьемся шампанского и хоть на это время забудем…

//в сторону?// Вот так я весело жила, дорогой муж, который объелся груш… Но в Новый год я не выдержала.

Новый год. Она и подруга. По радио бьют куранты.

ПОДРУГА. Давай закончим этот год ужасов и пожелаем счастья друг другу!

ОНА. С Новым годом! И если можно – с новым или старым, но счастьем!..

ОНА. В третьем часу новогодней ночи я все-таки позвонила…

К. Алло!

ОНА. Алло, это я.

К. (испуганно). Алло! Говорите громче… я не слышу… я вас не слышу! Перезвоните!

Она бросает трубку.

ОНА. Я себя презирала но… опять набрала.

Телефон звонит. Но К. не подходит. Он молча слушает звонок.

ОНА. Я поняла… и легла спать.

ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ. Гражданка… Поднимайтесь! Одевайтесь!

У кровати человек в форме НКВД.

ОНА. Отвернитесь.

– Это не обязательно. Где вы прячете оружие?

ОНА. У меня нет оружия…

– Одевайтесь побыстрее! И ничего с собой не берите – это ненадолго…

ОНА. Оказалось, всего лишь на пятнадцать лет. В тот же день арестовали мою подругу… Я встретила ее через двадцать лет на улице. После смерти Сталина ее освободили. Она прижимала к груди поношенную сумку…

ПОДРУГА. Вот как случилось… Все мои родственники расстреляны, только я уцелела и их фотографии. Но, знаешь, Айно… несмотря ни на что, я верю в коммунизм.

ОНА. В тюрьме за пятнадцать месяцев следствия меня допрашивали двадцать четыре следователя. Иногда допрашивали день и ночь!

К. Но при этом тебя не били. Ты сохранила спину, тебе не выбили зубы. И тебя не отправили погибать на урановые рудники… Тебе не приходило в голову, кто все это вымолил?

ОНА. Уверена: ты не сказал за меня ни слова. Это распоряжение Хозяина. Ведь ты был на свободе… пока! И усердный Ежов уже собирал на тебя материал. От меня добивались двух признаний: о том, кто завербовал в шпионы меня в Японии и тебя – здесь… Мне назначали очную ставку с твои секретарем, моим несостоявшимся любовником, арестованным Мауно Хеймо…