Михаил Шатров - «Дальше… дальше… дальше!»

Зиновьев.Конечно, сейчас это выглядит как беспринципная борьба за власть, но тогда речь шла о том, как будет развиваться революция — по Ленину или по Троцкому. Именно этой целью определялись средства борьбы.

Ленин.Я не касаюсь сейчас содержания ваших дискуссий. Я оставляю в стороне их суть и выбор момента — что было по Ленину, что было по Троцкому, — но не надо, Григорий Евсеевич, не надо снимать с себя ответственность за то, что в важнейшую идейную борьбу вы все — и Зиновьев, и Сталин, и Каменев, и Троцкий — вы все привнесли элементы интриги и политиканства. (Каменеву.) Что было дальше?

Каменев.Прочитав ваше письмо к съезду, мы решили во что бы то ни стало Сталина на его посту сохранить. Согласие пленума ЦК на это мы получили сравнительно легко. Больше всего я боялся съезда партии. Я считал, что самое главное не допустить чтения и обсуждения письма на пленарном заседании съезда. Тут ситуация могла выйти из-под контроля. Тогда я предложил прочитать документ каждой делегации отдельно, как говорится, для информации, и тем ограничиться. На самые крупные делегации мы пошли вдвоем — я читал, Григорий Евсеевич выступал… говорил о том, что пленум ЦК решение уже принял, что воля Ильича для нас закон, но есть один момент, где опасения Ильича, к счастью, не оправдались. Нет опасности раскола, и наш Генеральный секретарь замечания в свой адрес учтет, доверие партии оправдает. Эта тактика принесла нам успех. (Помолчав.) Простите, это не то слово.

Бухарин.Я был среди тех, кого вся эта операция не взволновала.

Ленин (после молчания). Все мы знаем свой великий народ, его силу, его слабости, его, пока что, забитость и темноту… Национальная спесь нам глаза не закрывает. Но что из этого следует, какое действие? Вот вопрос вопросов, который разделяет людей на партии, философии, определяет политику, нравственность и все остальное. И даже нас, большевиков, людей одной партии, тоже разделяет в конечном счете отношение к народу… С трибун клянемся его именем, а в кабинетах делаем так, как нам удобно. Предпочитаем порядок, когда одни властно вещают, а другие смиренно внемлют. Кардинальный вопрос жизни партии будем решать в кругу партийных сановников, но только не с делегатами съезда, не с партийной массой, которую боимся. И человек в итоге — средство, а не цель. Вот что вас всех объединяет… Социализм ли в таком случае мы строим или нечто такое, что противоположно его принципам и от чего человеку, боюсь, тошнехонько будет… Я говорил Мартову «если», «если», но вы-то сами сознаете, какую роль сыграли в том, что эти опасные, но совсем не обязательные возможности стали реальностью? А все что было потом? Когда вы бросились в объятия к Троцкому и повели атаку на нэп под флагом сверхиндустриализации, наплевав на судьбу крестьян, наплевав на судьбу миллионов живых людей. Сколько здесь большевизма, а сколько принципиальных заблуждений, недопустимых для большевика, сколько беспринципных амбиций и ущемленного самолюбия? Да, товарищи, эти ваши ошибки пострашнее октябрьской будут.

Зиновьев и Каменев подавленно молчат.

Каменев.Мы готовы услышать от вас любую резкость… Только невыносима мысль, что кто-то истолкует ее как освящение того, что произошло потом.

Ленин.Кто вел ваш процесс?

Каменев.Вышинский.

Ленин.Это какой Вышинский? Меньшевик?

Зиновьев.Тот самый. В 17-м году он был председателем Якиманской управы Москвы и, вслед за Керенским, подписал приказ о нашем с вами аресте как немецких шпионов… То, что не удалось тогда, было сделано господином Вышинским двадцать лет спустя.

Керенский.Не скрою, я испытал некоторое чувство удовлетворения.

Ленин (Каменеву и Зиновьеву). Как это было?

Зиновьев.От имени ЦК от нас потребовали ради интересов партии дать согласие на участие в открытом процессе.

Ленин.Ради партии?

Каменев.«Вы боролись против Сталина, партия за вами не пошла. Для того, чтобы ваши сторонники разоружились, действительно порвали с вашими идеями и снова вернулись в партийную веру, надо всем им показать, куда пришла оппозиция, в какое болото завели ее Троцкий, Каменев и Зиновьев…» Что-то в этом роде…

Зиновьев (ирония). Надо было взять на себя совсем немного: по заданию Троцкого мы организовали убийство Кирова и готовили убийство Сталина, Ворошилова и других руководителей партии.

Каменев.И в случае согласия нам, нашим женам, детям, друзьям и товарищам будет сохранена жизнь.

Зиновьев.Владимир Ильич, к тому времени мы уже были и морально, и физически сломлены.

Каменев.Мы сказали Ягоде, что согласны, но при условии, что Сталин подтвердит все свои обещания в присутствии всего Политбюро.

Зиновьев.Когда нас ввели в его кремлевский кабинет, из членов Политбюро там были только Сталин и Ворошилов.

Каменев.Мы остановились посредине кабинета. Они сидели, мы стояли. Все молчали. Наконец, Сталин показал на стулья.

Перемена света.

Сталин.Ну, что скажете?

Каменев.Нам обещали, что наше дело будет рассматриваться на заседании Политбюро.

Сталин.Перед вами как раз комиссия Политбюро, уполномоченная выслушать все, что вы скажете.

Зиновьев.За последние два года нам с Львом Борисовичем давалось немало обещаний, но ни одно из них не было выполнено. Можем ли мы теперь полагаться на новые? Когда после смерти Сергея Мироновича нас заставили сказать, что мы несем моральную ответственность за это убийство, Ягода передал нам личное ваше обещание, что это наша последняя жертва. Тем не менее теперь готовится новое судилище, которое покроет грязью не только нас, но и всю партию, всю революцию, дискредитирует саму суть большевизма в глазах всего мира.

Сталин.Пусть нас тут не запугивают. Мы не из пугливых.

Зиновьев.Я взываю к вашему благоразумию… я заклинаю вас отменить этот процесс… Он бросит на страну пятно небывалого позора. Это будет удар по идее социализма… Если вы так хотите нас убить — убейте без шума, но не заставляйте старых большевиков признаваться в том, что они были бандой убийц. Подумайте только, вы хотите изобразить членов ленинского Политбюро и личных друзей Ленина — да, спорили! да, ругались! но ведь были же близки! — вы хотите изобразить нас беспринципными уголовниками, а нашу большевистскую партию… партию пролетарской революции представить змеиным гнездом предателей и шпионов… Если бы Владимир Ильич был жив, если бы он видел все это… (Не выдержав, рыдает.)