Эдвард Радзинский - Старая актриса на роль жены Достоевского

Она.Убью! ( С неожиданной силой швыряет книгу под диван.)

Голос (вопит). АРА.

Она (яростно). Попала! И молчать!!!

Голос замолкает. Она все сидит у рояля, слушает музыку, очевидно с чем-то для нее связанную. Наконец Она поднимает голову и встает со стула.

Голос.Концерт окончен? Бис! Браво! Брависсимо! Что мы слушали?

Она (примирительно). «Ноктюрн» Шопена… Верните, пожалуйста, книгу!

Голос.Кстати, а что это за книга? (В мегафон слышен шелест страниц, затем потрясенный шепот.) Боже мой!.. Боже мой!.. (Необычайно взволнованно.) И ты преспокойно слушала какую-то музыку, швырнув в меня эту книгу?! Ты хоть знаешь, что ты швырнула?

Она.Отдайте книгу!

Голос (стонет). Это — «Игрок» Феди Достоевского! Самая мистичная Федина книга!.. И ты ее — как камень… в меня?! В Федю! Креста на тебе нет, старуха!

Она.Стало быть, вы — Федя?

Голос.Это он… который ее написал… И это я, в которого ты швырнула…

Она.Да, это был не лучший мой жест. Пусть простят меня оба Феди… Верните книгу!.. Ее положили мне мои дети… Я люблю этот роман.

Голос (вопит). Что? Что ты сказала?! Ты любишь? Правда, старуха?.. Это все меняет! (Кричит.) Все может быть спасено!

Она.Послушайте, вы вернете книгу? (Идет к дивану.)

Голос (вопит). Санитарная зона! Не сметь!.. Сейчас верну… (Нежно.) Только подержу ее в руках чуток!.. Ах, как я люблю это издание… (Бормочет.) Это сразу же после моей смерти… Гляди, здесь надпись дарственная! Ишь ты — подарил… Станиславский?! Ну, ты даешь! А может, ты какая знаменитость? Нет, если бы ты была знаменитость, тебя не сдали бы в этот забытый Богом дом!

Она решительно направляется к дивану.

Сам! Сам!

Из-под дивана навстречу Актрисе летит по полу книга. Она не без труда наклоняется, долго поднимает.

А в общем, будь ты хоть раззнаменитой — все равно тебя не знаю… Я по вашим театрам не хожу, я в пивбар хожу. (Вдруг шепотом.) Но какой, однако, пасьянс получился? Ты — Актриса, ты любишь Федю, ты принесла с собой роман «Игрок», тот самый мистический роман, о котором я мучительно философствовал все это время! Боже, я сейчас сообразил, почему не разодрал тебя в клочья, почему позволил надругаться над моей комнатой. (Шепчет.) Я тебя предчувствовал, старуха!.. Я все важное всегда предчувствую… Однажды я… то есть он, Достоевский Федя… так написал об этом: «Я в каком-то ожидании чего-то… Я как будто болен теперь. И кажется, со мною должно случиться что-то очень решительное — может быть, тихое, может быть, грозное. Во всяком случае — неизбежное».

Она.Как? Вы это… наизусть?

Голос (странно). Я всего Федю… могу наизусть… (Помолчав.) Как хорошо, что твои дети засунули тебя в этот дом!

Она (бешено). Да что ж вы повторяете, как попугай! Просто тупица какой-то!.. Меня никто никуда не засовывал, ясно?

Наступает молчание.

Ну что вы там притихли?.. Я не хотела на вас кричать!.. Я могу вам все объяснить, перед тем как уйду… в эту… ну, в эту…

Голос (насмешливо). Ну, в какую?

Она (беспомощно). Ну?..

Голос (великодушно). В двадцать первую!

Она.Вот именно — в двадцать первую комнату! Мои дети уехали отдыхать на юг. Они пятый год без отпуска. И я сама настояла! Они отбыли всего на неделю! А так как директор этого дома — наш знакомый, я решила обождать детей здесь. Вот и все! Всего неделю!

Голос.А почему бы тебе, старуха, не обождать их всего неделю в вашей уютной квартирке?

Она (неловко). Я забываю выключать электрическую плиту на кухне… Все помню, но эта ужасная плита… Что делать — я всегда забывала то, что меня не очень интересует. Ха-ха-ха… И еще… Я постоянно падаю на улицах.

Голос.Здорово! Надеюсь, в лужи падаешь?

Она.Ни за что! Я плюхаюсь только насушу… Вдруг головка томно кружится — и… Я так часто падаю, что называю себя «падшая женщина». Ха-ха-ха… Ну не могут же они отдыхать и все время беспокоиться? Ну, ладно… Я устала… Я пошла?

Голос.Ни за что, старуха! ( Торжественно .) Сейчас я сообщу тебе мистическое!.. Но сначала… Мы должны узнать друг о друге поподробнее… Кстати, у нас с тобой много общего. Я тоже часто плюхаюсь на улицах… когда мне морду бьют! Хо-хо-хо! Как раз на днях отлупили!

Она.Какие ужасы вы рассказываете, Федя!

Голос.Нормалек! Потому я — тут! Я всегда, как изобьют меня до полусмерти, сюда ползу! Как в берлоге — отлеживаюсь! Да, кстати: ты здесь всего на неделю? Отдай мне свою дополнительную подушку… А то есть закон Архимеда: чем больше избита морда, тем выше она лежать должна! Хо-хо-хо!

Она.Ха-ха-ха! Я принесу вам мою вторую подушку, драчун! И это в нашем-то возрасте — драться! Ах, как мне это в вас нравится! Я считаю: главное нам — не сдаваться! Любой ценой!

Голос.Никогда!

Она.Ни за что!

Голос.Мне приходится драться все время… Я — гений, мне за картины тыщи платят! И вот они — чтобы бороться с культом моей личности — и бьют меня.

Она.Кто — «они»?

Голос.Реалисты!.. Нет, реалисты били раньше, когда я был абстракционистом. А теперь я стал реалистом — и теперь меня бьют… Кто?

Она.Абстракционисты? Ха-ха!

Голос.Хо-хо-хо! В этот раз дело было, точнее, било так. Иду я мимо «Гастронома»… А оттуда — шасть реалисты… то есть, пардон, абстракционисты… Ау меня как раз в кармане — тыща сотнями, я ее за портрет отхватил… Спрашивают: «Есть деньги?» Я: «Нету». Они идут рядом. Я понимаю: сейчас обыщут — найдут деньги, изобьют… И вот, пока мы шли, я так незаметно, незаметно все деньги по сотне и выбросил. Хо-хо-хо! Повезло! И вот тогда-то я им глаза открыл на их живопись! Тут взяли они меня за грудки…

Она.Нет, определенно мне все это очень нравится! Но ведь они вас когда-нибудь убьют!

Голос.Ну что ты, старуха! Если бы хотели — давно убили. А они только бьют, чтобы я падалью себя чувствовал, чтобы падучая моя повторялась… Помнишь, как Федя описал: «Падучая приходит мгновенно. В это время вдруг искажается лицо, особенно взгляд. Конвульсии и судороги овладевают всем телом, всеми чертами… Страшный, невообразимый, ни на что не похожий вопль вырывается из груди — и в этом вопле исчезает все человеческое…»

Она.Как? Вы опять… наизусть?

Голос (не отвечая). Но сейчас… Сейчас ее быть не может — потому что у меня к тебе мистическое дело… Все душевные силы мои устремлены на это дело. Итак, старуха, смогла бы ты сыграть?