Уильям Шекспир - Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник)

Этим ударением ты ударил в самую цель.

Как ты учтиво выражаешься!

О, я – цвет учтивости.

Цвет – в смысле «цветок»?

Именно.

Я признаю цветы только на розетках бальных туфель.

Прекрасно сказано. Продолжай шутить в таком же роде, пока не износишь своих туфель. Если хоть одна подошва уцелеет, шутка может пригодиться, хоть и сильно изношенная.

О бедная шутка об одной подошве, – как ей не износиться!

На помощь, друг Бенволио, мое остроумие ослабевает.

Подхлестни-ка его да пришпорь, подхлестни да пришпорь, а то я крикну: «Выиграл!»

Ну, если твои остроты полетят, как на охоте за дикими гусями, я сдаюсь, потому что у тебя в каждом из твоих пяти чувств больше дичи, чем у меня во всех зараз. Не принимаешь ли ты и меня за гуся?

Да ты никогда ничем другим и не был.

За эту шутку я тебя ущипну за ухо.

Нет, добрый гусь, не надо щипаться.

У твоих шуток едкий вкус: они похожи на острый соус.

А разве острый соус не хорош для такого жирного гуся?

Однако твое остроумие – точно из лайки, которую легко растянуть и в длину и в ширину.

Я растяну слово «гусь» в длину и в ширину – и ты окажешься величайшим гусем во всей округе.

Ну вот, разве это не лучше, чем стонать от любви? Теперь с тобой можно разговаривать, ты прежний Ромео; ты то, чем сделали тебя природа и воспитание. А эта дурацкая любовь похожа на шута, который бегает взад и вперед, не зная, куда ему сунуть свою погремушку.

Ну-ну, довольно.

Ты хочешь, чтобы я обрубил моему красноречию хвост?

Да, иначе ты его слишком растянешь.

Ошибаешься, я хотел сократить свою речь; я уже дошел до конца и продолжать не собирался.

Входят кормилицаи Пьетро.

Вот замечательный наряд!

Парус, парус!

Два: юбка и штаны.

Пьетро!

Что угодно?

Мой веер, Пьетро.

Любезный Пьетро, закрой ей лицо: ее веер красивее.

Пошли вам бог доброе утро, синьоры.

Пошли вам бог прекрасный вечер, прекрасная синьора.

Да разве сейчас вечер?

Деле идет к вечеру: шаловливая стрелка часов уже указывает на полдень.

Ну вас! Что вы за человек?

Человек, синьора, которого бог создал во вред самому себе.

Честное слово, хорошо сказано: «Во вред самому себе». Синьоры, не скажет ли мне кто-нибудь из вас, где мне найти молодого Ромео?

Я могу сказать, хотя молодой Ромео станет старше, когда вы найдете его, чем он был в ту минуту, когда вы начали искать его. Из всех людей, носящих это имя, я – младший, если не худший.

Хорошо сказано.

Разве худший может быть хорошим? Нечего сказать, умно сказано!

Если вы Ромео, синьор, мне надо поговорить с вами наедине.

Она его заманит на какой-нибудь ужин.

Сводня, сводня, сводня! Ату ее!

Кого ты травишь?

Не зайца, синьор; разве что этот заяц из постного пирога, который успел засохнуть и зачерстветь раньше, чем его съели.

(Поет.)

Старый заяц-русак,

Старый заяц-беляк,

Для поста ведь и он пригодится.

Но не съесть натощак,

Если заяц-беляк

Поседел до того, как свариться.

Ну, Ромео, идешь ты домой? Мы ведь у вас обедаем.

Сейчас приду.

Прощайте, древняя синьора. Прощайте!

(Поет.)

Синьора, синьора, синьора!…

Бенволиои Меркуциоуходят.

Ладно, ладно, прощайте! – Скажите, пожалуйста, синьор, что это за дерзкий молодчик, – все время так нагло издевается!

Это человек, кормилица, который любит слушать самого себя. Он в одну минуту больше наговорит, чем за месяц выслушает.

А пусть-ка попробует со мной поговорить. Я ему покажу. Да я не только с ним справлюсь, а с двадцатью такими молодчиками, как он. А если бы я сама с ним не справилась – не бойтесь, найдется кому за меня постоять. Ах он, нахал этакий! Что я ему – милашка, что ли, или его собутыльник? (К Пьетро.) А ты тут стоишь, развеся уши, и позволяешь всякому нахалу тешиться надо мной как угодно?

Я не видел, чтобы тут кто-нибудь тешился над вами как угодно, а то бы мигом выхватил меч, ручаюсь вам. Я не хуже кого другого умею выхватить вовремя меч, если случится хорошая ссора и закон будет на моей стороне.

Бог свидетель, я так расстроена, что во мне каждая жилка трясется. Гнусный негодяй! Ну, синьор, на два слова. Я уже вам сказала, что моя молодая синьора приказала мне разыскать вас; а что она мне велела передать вам – это я пока оставлю при себе. Позвольте мне сначала сказать вам, что если вы собираетесь с ней только поиграть, то это будет очень бесчестно с вашей стороны. Синьора – такая молоденькая; если вы хотите, как говорится, оплести ее, то это будет очень нехорошо по отношению к такой благородной девице, будет очень неблагородным поступком.

Передай от меня привет своей синьоре и госпоже; клянусь тебе, что…

Ох, голубчик ты мой, – так я ей и скажу. Господи, господи, то-то она обрадуется!

Что же ты ей скажешь, кормилица? Ты ведь не дослушала меня.

Скажу, синьор, что вы клянетесь, – а это, как я понимаю, означает благородное предложение.