Бернард Шоу - Профессия миссис Уоррен

Виви (смотрит на нее через стол, не поднимая головы от книги). Нет, не знаю. Кто вы и что вы?

Миссис Уоррен (встает, задыхаясь). Ах ты дрянь!

Виви. Моя репутация, мое общественное положение и профессия, которую я себе выбрала, всем известны. А мне о вас ничего неизвестно. Какой образ жизни вы приглашаете меня разделить с вами и сэром Джорджем Крофтсом, скажите, пожалуйста?

Миссис Уоррен. Смотри! Как бы я не сделала что-нибудь такое, о чем потом пожалею, да и ты тоже.

Виви (спокойно и решительно отодвигая книги в сторону). Что ж, оставим этот разговор, пока вы не будете в состоянии вести его. (Рассматривает мать критически.) Вам нужно побольше ходить пешком и играть в теннис. Вы возмутительно опустились и не в форме; сегодня вы не могли сделать двадцати шагов в гору без одышки, а руки у вас сплошной жир. Смотрите, какие у меня руки. (Показывает руки.)

Миссис Уоррен (беспомощно взглянув на нее, начинает хныкать). Виви…

Виви (вскакивает с места). Пожалуйста, не начинайте плакать. Все, что угодно, только не это. Я совершенно не выношу слез. Я уйду из комнаты, если вы заплачете.

Миссис Уоррен (жалобно). Моя дорогая, как можешь ты быть так резка со мной? Разве я не имею права на тебя как твоя мать?

Виви. А это верно, что вы моя мать?

Миссис Уоррен (в ужасе). Верно ли, что я твоя мать? О Виви!

Виви. Тогда где же наши родные? Где мой отец, где друзья нашей семьи? Вы предъявляете права матери: право называть меня деточкой и глупышкой; говорить со мной в. таком тоне, как ни одна преподавательница в колледже не смела со мной говорить; диктовать мне правила поведения и навязывать мне в знакомые скота, лондонского кутилу самого последнего разбора – это всякому сразу видно. Я еще не оспариваю этих прав, я хочу сперва узнать, имеется ли для них реальное основание?

Миссис Уоррен (в отчаянии бросается на колени). О нет, нет! Не надо, не надо! Я твоя мать! Я клянусь тебе! Не может быть, чтобы ты пошла против меня – ты, мое собственное дитя; не выродок же ты. Ты ведь веришь мне? Скажи, что ты мне веришь.

Виви. Кто мой отец?

Миссис Уоррен. Ты сама не знаешь, о чем ты спрашиваешь. Этого я не могу сказать.

Виви (решительно). Нет, можете, если захотите. Я имею право знать, и вам очень хорошо известно, что я имею это право. Можете не говорить мне, если вам угодно, но в таком случае завтра утром мы с вами расстанемся навсегда.

Миссис Уоррен. Я не могу этого слышать, это ужасно! Ты не захочешь… ты не бросишь меня.

Виви (непреклонно). Брошу, и не колеблясь ни минуты, если вы не перестанете этим шутить. (Вздрогнув от отвращения.) Как могу я быть уверена, что в моих жилах не течет отравленная кровь этого прожигателя жизни? Миссис Уоррен. Нет, нет! Клянусь, что это не он и не кто-нибудь другой из тех, кого ты знаешь. По крайней мере хоть в этом я уверена.

Виви сурово взглядывает на мать, когда до нее доходит смысл этих слов.

Виви (с расстановкой). По крайней мере в этом вы уверены… Ага! Вы хотите сказать, что это все, в чем вы уверены. (Задумчиво.) Понимаю.

Миссис Уоррен закрывает лицо руками. Будет, мама, вы же ничего такого не чувствуете. Миссис Уоррен опускает руки и жалостно взглядывает на Виви. (Достает часы из кармана и говорит.) Ну, на сегодня довольно. В котором часу подавать завтрак? В половине девятого не слишком рано для вас?

Миссис Уоррен (вне себя). Боже мой, что ты за женщина?

Виви (хладнокровно). Женщина, каких очень много на свете, я надеюсь. Иначе не понимаю, как бы на этом свете делалось дело. Ну же! (Берет мать за руки и решительно поднимает ее.) Возьмите себя в руки. Вот так.

Миссис Уоррен (ворчливо). Как ты груба со мной, Виви!

Виви. Пустяки. Не пора ли спать? Уже одиннадцатый час.

Миссис Уоррен (с ожесточением). Что толку ложиться? Неужели ты думаешь, что я засну теперь?

Виви. Почему же нет? Я засну.

Миссис Уоррен. Ты! У тебя нет сердца. (Вдруг разражается бурной тирадой на естественном для нее языке женщины из простонародья, махнув рукой на материнский авторитет и на светские условности и обретя новую силу в сознании собственной правоты.) Нет, не могу я больше терпеть. Где же после этого справедливость? Какое ты имеешь право задирать нос передо мной? Ты передо мной хвастаешься, чем ты стала! Передо мной! А кто, как не я, тебе в этом помог? А мне кто помогал? Стыдно тебе! Ты дурная дочь, ханжа и гордячка!

Виви (садится, пожимая плечами, но без прежней уверенности; ее слова, которые за минуту до этого казались ей самой такими благоразумными и убедительными, звучат сухо и лицемерно по сравнению с той силой, которая слышится в тоне миссис Уоррен). Не думайте, ради бога, что я ставлю себя выше вас. Вы нападали на меня, пользуясь материнским авторитетом; я защищалась, пользуясь превосходством порядочной женщины. Скажу прямо, я не намерена терпеть ваши выходки; но если вы прекратите их, вам не придется терпеть от меня. У вас могут быть свои убеждения, свой образ жизни – это ваше право; я вам мешать не буду.

Миссис Уоррен. Мои убеждения, мой образ жизни! Вы послушайте ее только! Что же, по-твоему, я воспитывалась так же, как ты, могла привередничать и выбирать себе образ жизни? По-твоему, я потому на это пошла, что мне нравилась такая жизнь или я думала, что так и следует, и не захотела бы поступить в колледж и стать образованной, если б у меня была возможность!

Виви. Какой-нибудь выбор есть у каждого. Не всякая девушка может стать королевой Англии или начальницей Ньюнемского колледжа, но даже самая бедная может стать либо тряпичницей, либо цветочницей, смотря по вкусу. Люди всегда сваливают вину на силу обстоятельств. Я не верю в силу обстоятельств. В этом мире добивается успеха только тот, кто ищет нужных ему условий и, если не находит, создает их сам.

Миссис Уоррен. На словах все легко, очень легко, а вот не хочешь ли, я тебе расскажу, какие были у меня условия?

Виви. Да, расскажите. Может быть, вы сядете?

Миссис Уоррен. Сяду, сяду, не беспокойся. (С ожесточенной энергией выдвигает стул вперед и садится.)

Виви смотрит на нее с невольным уважением.

Знаешь, кто была твоя бабушка?

Виви. Нет.

Миссис Уоррен. Нет, не знаешь! Так я тебе скажу. Она называла себя вдовой, торговала жареной рыбой в лавчонке близ Монетного двора и жила на это с четырьмя дочерьми. Две из них были родные сестры – это мы с Лиз; и обе мы были красивые и статные. Должно быть, наш отец был человек сытый и гладкий. Мать врала, будто бы он был из благородных, – ну, не знаю. А другие две – наши сводные сестры – были щуплые, некрасивы, сущие заморыши, зато честные и работящие. Мы с Лиз забили бы их до смерти, если б не мать, – та нас тоже била смертным боем, чтобы мы их не трогали. Ну и чего же они добились своей честностью? Я тебе скажу. Одна работала на фабрике свинцовых белил по двенадцать часов в день за девять шиллингов в неделю, пока не умерла от свинцового отравления. Она думала, что у нее только руки отнимутся, но она умерла. Другую нам всегда ставили в пример, потому что она вышла замуж за рабочего с продовольственного склада и содержала его комнату и трех ребят в чистоте и опрятности на восемнадцать шиллингов в неделю… пока муж не запил. Стоило ради этого быть честной, как ты думаешь?