Дмитрий Боррони - Мой город 5. Инвалид

–В этих словах есть доля смысла. – согласилась Марья. – Нельзя сдаваться. – решительно заявила она. – Я докажу маме что она ошибается. Инвалиды тоже люди. Они такие же люди, как и все. Человеки а не отбросы общества. – она посмотрела на болтающийся обрубок ноги, и тяжело вздохнув, с долей иронией и усмешкой сказала. – Может и хорошо, что все так получилась. Я осталась без ног, но жива. – она тяжело вздохнула и добавила. – Моя мать ненавидит меня, призирает. «Считает, что я испортила ей ее жизнь», – затем она сказала. – но я не виновата. – оправдывала она сама себя. – Виновато правительство и общество, в котором мы живем. – затем она пояснила. – Правительства дало нам неограниченную свободу, но забыла, что за семьдесят пять лет народ привык ходить по струнке, и свобода лишь спустила неуемную их энергию с цепи. Народ хотел попробовать все, и в итоге просто погубил сам себя. Ведь свобода тоже должна иметь определенные ограничения, но правительство как-то об этом не подумала. Или подумала, и спустила на авось, как всегда. – затем она сказала. – Вот теперь за такую с позволения сказать свободу я и расплачиваюсь.

Лика заметила:

–Эта несвобода, а беспечность.

–Нет. – возразила Марья. – Эта свобода отняла у меня ноги. – затем она добавила. – Мама была права.

Лика озабоченно поинтересовалась:

–Права? В чем?

Тут Марья ответила так:

–Свобода – это слово. Слово, которое обнадеживает нас на беспечную жизнь и в то же самое время отбирает ее у нас.

Лика не поняла:

–Это как?

–Нам, молодежи дали свободу, и мы ею воспользовались. – затем она сказала. – Воспользовались неумело. Мы стали делать то, что нам всегда запрещали. За что нас наказывали, сажали в тюрьмы. Сейчас все и многое другое можно. И мы сделали это. Стали неформалами. Надеждой свободной России. – она сделав паузу, сказала. – Теперь я понимаю. Понимаю, что все это было сделано преднамеренно. Свобода нас ослепила, и большинство надежды России теперь просто ее изгои.

Тут Лика заметила:

–Эти рассуждения пахнут политикой.

–И что? – усмехнулась Марья. – Что они мне сделают? – затем она добавила. – То, что можно было сделать, они уже сделали. «Дали молодежи свободу, а вместе с ней и беспечность», – затем она сказала. – результат не заставил себя долго ждать. – ее лицо было мрачное и не выражало ничего. Оно было холодное, можно сказать ледяным. Все чувства, которые у нее еще остались, исчезли. Она стала бесчувственным и в нем появился страх.

Лика испуганно спросила:

–Что случилась?

–Мне страшно. – ответила Марья. – У меня скверные предчувствие. – затем она добавила. – Как бы что ни случилось. – затем она попросила Лику обдать ее душем и вылезти из ванны.

Лики снова пришлось подкатить к двери невероятную тяжелую коляску, и пересадив еле-еле Марью в нее, дала ей полотенце, и отвезла с невероятным трудом ее в комнату. Затем, она уложила ее в кровать, и та попросила включить телевизор. Тогда уже были телевизоры с пультом, так что Марьи ничего не составляла переключать его. После чего Лика пошла на кухню готовить ужин, а Марья осталась смотреть телевизор.

В какой-то момент она захотела позвонить маме. Она хотела с ней пообщаться, и непросто пообщаться, а увидеть ее. Но этого сделать ей было не так-то просто. Ее сотовый давно пропал, а другим она еще не обзавелась. Тогда она кликнула Лику, и та дала ей свой сотовый. Марья быстра набрав номер, и приложив телефонную трубку сотового аппарата к уху, услышала до более знакомый ей голос.

–Алло! Кто это?

В телефонной трубке сотового телефона Клавдия Ивановна услышала знакомый до более знакомого голоса.

–Я. – произнес женский голос. – Марья.

На другой стороне телефонной трубке Марья ощутила холодное молчание. По ее телу пробежал холод. Она почувствовала в этот момент, что что-то произошло. Что-то страшное. Тишина была зловещей. Предвестником чего-то ужасного.

Клавдия Ивановна холодным тоном пробурчала:

–Чего надо?

Эти слова были настолько холодны и безразлично брошены, что у Марьи душа ушла в пятки. Она понимала, что ее мать ненавидит ее. Не хочет ее видеть. Да, впрочем, если Марья умерла, то Клавдия Ивановна, очевидно, не расстроилась бы. Наоборот, она была бы рада тому, что ее дочь умерла. Ведь для Клавдии Ивановны она умерла еще тогда, когда Марья Анастамиевна стала неформалкой.

Марья сказала:

–Я хотела увидеть дочь Олеси. – сказала она. Затем прибавила. – Я знаю, что она жива, дочь Олеси.

В тот же миг Клавдия Ивановна отпарила:

–Ее нет. – затем она уточнила. – Она моя, и никому я ее не отдам. – после чего она сообщила следующее. – О ней никто не позаботиться лучше, чем я, ее бабушка. – затем она попросила. – И больше мне не названивайте. – затем добавила. – Ее для Вас не существует.

В сотовом прозвучали гудки.

Марья хотела еще раз набрать номер Клавдии Ивановны, но в последний момент она этого делать не стала. Она понимала, что теперь она просто никто. Девочка без ног. Инвалид. Инвалид, ждущий ребенка. Но кто знает, останется с ней ее ребенок? Ведь за ней нужен уход, а за ребенком тем более. И кто знает, кто поможет ей воспитать ее ребенка? Лика? Но у нее своя жизнь, и в какой-то момент она не сможет помогать ей. Это Марья сейчас понимала как никогда. Она была сейчас беспомощна. Даже передвигаться в кресле инвалида не могла. А за продуктами кто сходит? Поможет оформить инвалидность? Лика? Да, она это сделать может, но что потом? Это страшила Марью. Она осознавала то, что она может остаться совсем одна, и никого рядом не будет. Она даже не знала кто на самом деле ее отец? Клавдия Ивановна никогда не рассказывала о нем, а Марья как-то и не интересовалась. Она только знала одно, что они с Олесей были сестрами по матери, отцы же у них были разными. Но чтобы скрыть тот факт, что у них разные отцы, Клавдия Ивановна была вынуждена дать Марьи отчество ее мужа, который тогда уже прибывал в мире ином. Все запутанно было в этой семье. Тайна рождение Марьи была для нее на первом месте. Она не знала, кто ее отец? Желая это выяснить, она попросила Лику помочь ей в поисках ее отца, и Лика согласилась ей помочь.

За давно зашло за горизонт солнце. Ночь опустилась на город. Но его жители не спали. Ночные бабочки вылетели на улицы и приземлившись на улицах стали порхать своими крылышками привлекая к себе всеобщее внимания. Ночные клубы распахнули свои двери. Москва зажглась ночными фонарями. Жизнь продолжалась. Лишь Марья сидела в кресле инвалида которое было не подвинуть без усилий. И любовалась из окна проходящей мимо ночной жизнью Москвы. Она хотела туда! Вниз. На улицу, погулять. Но не могла. Кресло, в котором она сидела и в котором она проведет всю свою оставшуюся жизнь, не позволяла ей даже думать о том, что можно было погулять, порадоваться жизнью. Насладиться ею. Теперь она этого сделать не могла. И тут она подумала про себя: