Борис Гуанов - Ленинградцы. Драма в трёх действиях с прологом и эпилогом

ВЕРА. Там ещё труднее.

Пауза.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (прислушиваясь к далёкому взрыву) . И почему сегодня эти мерзавцы не стреляют: пакость, наверное, готовят? (Вера молчит, кочергой поправляет дрова в печке. Лидия Петровна говорит много и беспорядочно, только бы разбить молчание Веры, в котором ей чудится укор) Осине бы просохнуть, но всё некогда. Всё некогда… Под столом у меня полкнижки спрятано. Не бойся, Николай Иванович придёт не скоро ещё. Ноги еле держат, а думает, кажется, спасти все книги города. Не рационалист, чудак большой. А доктор из двадцать восьмого номера спальный гарнитур изрубил, только трюмо целое: боится зеркало разбить, суеверный… Ну, почему ты молчишь? Скажи прямо, ты, тётя, виновата! Ты уговорила, настояла. Ну, я! Я! О тебе думала, больше, чем о нём…

ВЕРА. Я не ищу виновных, тётя. (пауза) Книги всегда должны быть важнее мебели.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Однако ты сама ими растопляешь печку.

ВЕРА. Это сказал Николай Иванович.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Я ж не вандалка, как это у Некрасова говорится. Не отрицаю. Но людям требуется капля тепла. За неё отдают многое. С меня, наконец, хватает забот о завтрашнем дне, не дальше. (полу-мечтательно, полу-деловито) Вместо хлеба можно испечь лепёшки из пшена и кофейной гущи, а если добавить немножко крахмала… Чудо-пирожки. И, как прежде, пригласить жильцов. Николая Ивановича. Он всегда дарит чашку с блюдцем, с золотой надписью. Заведём патефон. Тихо-тихо. Потом Ильинишну можно… А больше и некого. Пусто стало в квартире, а как прежде, бывало, ссорились. Сбегутся все на кухню, и тесно покажется…

ВЕРА. Она обиделась. Ильинишна не придёт.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (оправдываясь) . Но невозможно же идти за санками через весь город, на кладбище. Она же… сознательная. У самих неизвестно где душа держится. Иван Максимыч (крестится) , вечная ему память, был хороший человек, но… кто думал, что вот так придётся проводить только до угла. А жаловаться ей? Я не понимаю. Похороны, дай Бог каждому. И гроб настоящий от завкома, сосновый, и все мы его до угла проводили…

ВЕРА. И всё-таки ей неприятно.

Пауза.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Аркадий Кириллович любезно поступил. Незнакомый почти, а прошёлся…

ВЕРА. Зачастил он к нам.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Он же одинок, и перекинуться хотя бы парой слов – это порой такой отдых для души… (смотрит на свои руки) Руки прачки, а не бухгалтера на самостоятельном балансе. Маникюр к ним уже не пойдёт… У Аркадия Кирилловича есть связи продовольственные… определённо.

ВЕРА (подошла к замёрзшему окну, смотрит на градусник за стёклами) . Двадцать шесть градусов… И какое у него право называть меня Верочка?

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (беспокойно) . Ты хочешь куда-то идти… прогуляться?

ВЕРА. Не знаю.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Жуткие морозы, стужа. В восемнадцатом году в Петрограде сильные были. А сейчас… не упомню подобной стужи…

За дверью, ведущей в прихожую, слышен какой-то непонятный шум, голоса. Это необычно, и Вера повернулась на него. Лидия Петровна с опаской пошла к двери… Придерживая через силу передвигающую ноги девушку, входит пожилая работница Прасковья Ильинишна – или, как её зовут просто знакомые, Ильинишна – и хорошо одетый моложавый старик Аркадий Кириллович. Они довольно небрежно укладывают девушку, её зовут Катя, на кровать, переводят дыхание.

ИЛЬИНИЧНА (поясняет) . С голодухи голова закружилась у человека… Как обмерла, в себя не приходит.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Да, да, обычная история. Капля нашатырного спирта поставит её на ноги. Замечательное лекарство и качество. У меня довоенный сохранился.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ (с усмешкой) . Лучшее лекарство сейчас для неё – полведра баланды из чечевицы. Пообещаете, и она не только встанет на ноги, а подскочит.

ЛИЛИЯ ПЕТРОВНА (к Ильинишне) . Это ваша знакомая или… родственница?

ИЛЬИНИШНА. У нашего дома блокада перезнакомила. Смотрю, по стенке ползёт, вначале крепилась, ничего, а потом на коленки села… Рано ей ещё помирать. Девчонка… А несколько шагов всё-таки проползла.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Не поняла… Так кто же она всё-таки?

АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Дистрофик.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (забыв о нашатырном спирте, начинает прикидывать) . Вызвать врача? Обычная история, и кто пойдёт? Не представляю. Что же вы с ней будете делать, Прасковья Ильинишна?

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Боюсь, что уважаемая Ильинишна и сама поставлена в тупик. Проблема с рождественскими подкидышами не для наших дней.

ИЛЬИНИШНА (хлопоча у не пришедшей в себя Кати) . Ни кровинушки в лице. Замёрзла, сердечная. Ну, вставай, вставай… Вот барыня, разлеглась… Ну, полежи, полежи… Хорошо, Аркадий Кириллович по лестнице спускался, помог дотащить.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Первый этаж, я всегда говорила – это большое преимущество. Вы, наверно, устали, Аркадий Кириллович. За этими волнениями я не предложила вам и стула. Вот ящик…

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Благодарствую. (усаживается) Для нынешних женщин она довольно тяжела. Пуда два с половиной наберётся, пожалуй.

ИЛЬИНИШНА. Кипяток есть у нас… у кого-нибудь?

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (дипломатично) . Если поставить на времянку, но дрова сырые…

ВЕРА (не трогаясь с места) . Принесите термос, тётя. Пожалуйста, поскорее.

Лидия Петровна уходит, не совсем довольная. Вера подошла ближе к Кате, начинает помогать Ильинишне приводить Катю в чувство. Возвращается Лидия Петровна, подаёт Вере старенький термос, а та уже передаёт его Ильинишне.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (не без гордости) . Ещё горячий… Чай яванский. Довоенный.

ВЕРА (негромко поправляет) . Явский.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (к Ильинишне) . Хорошо устроили Ивана Максимовича?

ИЛЬИНИШНА (вынув из кармана бумажку с сахарным песком, всыпает его в термос, одновременно рассказывает) . Не в общую положили, и на том спасибо. Приметная она, с краю – весной найду и в порядок оформлю… И довезли хорошо. Думала возчик-то пожадничал: два килограмма запросил, а самому не дотянуть. Тяжёл Иван Максимович. Какое там! Впрягся в санки, да как попёр! Только поторапливает: не отставай, мать, мне ещё в одно место, ждут. Клиентов много… Так его валенки с кожаными пятками и мелькают перед глазами… (сделав несколько глотков из термоса, Катя открывает глаза) Очнулась, молодчага. Напугала ты нас…

КАТЯ (не приподнимаясь, спрашивает обеспокоенно) . А сумочку мою,.. где она?.. не видали?

ИЛЬИНИШНА. С тобой, с тобой. На, возьми, всё целое. (протягивает Кате старую сумочку) О ридикюле беспокоишься – значит, в самом деле, ожила.

КАТЯ (не знает, как продолжить разговор, жадно смотрит на термос) . Ага…

ИЛЬИНИШНА. Допивай… Да, допивай. Чего жеманство разводишь?