Светлана Рождественская - Святой Василий

Даже место себе приготовил. Зинуля была моложе его лет на двадцать. Белокурая, с голубыми глазами, пышногрудая хохлушка, бойкая на язык, привлекала внимание мужчин. Дед Василий, так она его в шутку называла, жутко ревновал свою Зинулю. Многое ей прощал, чего греха таить: погуливала она от мужа, но терпел до поры до времени, пока не взбеленился всерьез. Что на него нашло? Видно, стареть начал, характер стал портиться, да и роман Зинуля завязала у него под носом, с соседским Ванькой. Ваньке лет тридцать отроду. Закипела, забурлила кровь у деда Василия, решил подкараулить голубков, ну и слегка пожурить, чтоб неповадно было шуры-муры на его глазах разводить. Так и порешил. Выждал подходящий случай, а ждать долго и не пришлось. Зинуля сама «заегозила хвостом», мол, давай дед Василий баньку истопим, и бутылочку с самогоночкой на стол поставила.

– На ловца и зверь бежит, – заподозрил неладное дед Василий. – Чует мое сердце, жинка на свидание оглобли свои воротит, хвост свой распушила веером, как игривая собачонка, туда-сюда им.

С Зинулей он прожил ни много, ни мало, а двадцать лет. Детей совместных не было у них, хотя она у него вторая по счету жена. От первой у деда Василия сын Яшка, а вот Зинуля отбила его, увела из семьи. Сама бесплодная, да и ладно. Дед Василий не больно-то любил детей, она вначале ему была и за жену, и за любовницу, и за дочь. Многое доверял ей, много ее баловал. Мать его, Анастасия Петровна, царство ей небесное, всегда говорила ему: «Зачем, мол, ты, Василий ее так наряжаешь? Ходят слухи, что она от тебя хвостом крутит налево и направо». Как возразить мамуле, что он и не рад тому, что она так ярко наряжается, что мужики на нее, как на мед, липнут.

– Да я то, что ее наряжаю, она сама одевается. Разве я виноват, что, если она что не наденет на себя, то ей все к лицу – подлецу.

От мужиков отмахивался: мол, лучше торт есть в обществе, чем сухарь в гордом одиночестве. Зинуля была шустрой, верткой, хорошей хозяйкой. Она везде все успевала: и по дому, и по хозяйству, и на сторону сбегать, и посюсюкать с дедом Василием. Стерва, она и есть стерва. Но любил дед Василий свою Зинулю до беспамятства.

Напьется, бывало, а слезы текут по щекам. Мол, если Зинуля бросит его, не жить ему. Зачем ему жизнь нужна без нее? Зинуля знала все слабые стороны своего хозяина, умела сгладить вовремя острые углы, а потому все ей сходило с рук.

На этот раз дед Василий поставил себя четкую задачу: выследить и пресечь их похождения. Решил не напиваться, а представился пьяным и будто бы спящим, а сам решил проследить, как Зинуля побежит на свидание к Ваньке в соседний огород.

Выпил рюмку-две и сам завалился спать на кровать, даже прихрапывать стал для вида.

Зинуля шмыг в огород и исчезла, нет ее минут тридцать.

Дед Василий – во двор, завернул к баньке, и там какой-то шорох ему послышался. Он подкрался, заглянул в замочную скважину, и увидел, что Ванька с Зинулей нагие на полке упражняются. Вскипела буйная кровь в жилах Василия, комок подкатил к горлу, глаза налилась кровью. Хвать он топор, что стоял недалече, и в баню ринулся, сорвав дверь с петель, словно бешеный зверь, вот они, голубчики, как на ладони перед ним обнаженные милуются, да целуются. Не подрассчитал немного, одним махом и порешил обоих. Сам дед Василий богатырского роста, сажень в плечах, кулак, что кувалда. Обмякли тела, кровь потекла по полку, по лавке. Ну, он и еще раз стукнул обухом по голове Ваньке и Зинуле. Подпер дверь в баню, а сам собрал в рюкзак необходимые вещи, взял ружье и собаку-лайку, да и айда в лес, отсидеться до лучших времен.

Дед Василий поселился в лесу, в охотничьем доме. Жить в лесу ему было не привыкать: он с детства любил тайгу, собирать ягоды, грибы, ходить на медведя. Ну, в общем, здесь он свой человек. Он, видно, на самом деле устал от мирской жизни. Не мешало бы собраться ему с мыслями. Стояло лето, лес был в нарядном убранстве. «Ничего, проживу», – успокаивал себя дед Василий.

Перед глазами стояла его Зинуля, молодая, цветущая и улыбалась. Сердце снова заколотилось от волнения и обиды. Он вспомнил Ваньку-соседа.

– «Вот стерва!» – он никогда не забудет, какими “масляными глазками” Зинуля смотрела на Ваньку. Василий был счастлив своей местью. Но тут на него нахлынула другая волна несчастья: ему теперь надо будет скитаться по тайге. Он лишился и крова, и того благополучия, что имел. В душе его поселился страх от невозможности обрести снова покой.

Василий представил соседей, которые нашли трупы его жены и соседа Ваньки в бане. Как они перемывают ему кости и поминают лихом.

Дед Василий уже почти год прятался от властей в лесу. Даже одичал от такой жизни. Внешне напоминал лешего из сказки: черная с проседью борода ниже пояса, волосы ниже плеч. Глазки маленькие, хитренькие смотрят из-под густых бровей. Не приведи Господи встретить такого человека, в образе лешего, среди белого дня, мало не покажется. Такими дяденьками только пугать малых детей, чтобы слушались взрослых. Мол, придет леший с мешком, посадит в него и унесет в лес, только его и видели.

Зима выдалась суровая, собака-лайка захворала, пришлось зарезать и, конечно, со слезами на глазах съесть. За это он себя не уважал – съесть лучшего друга. Он плёл из ветвей деревьев корчаги, ловил рыбу. Порой улов был хороший. Но того, кто знает и любит лес, он кормит. Вернее, ноги волка кормят. Бывало, до трех суток не спал дед, выслеживал добычу, то зайца, то косулю убьет, но возраст брал свое. Одиночество оказалось не для него, чтобы вот так поселиться навечно в лесу, до конца дней своих. Он разрабатывал план, как выбраться к людям, но страх оказаться в тюрьме под старость лет был сильнее, возвращение к людям не предвещало ничего хорошего.

И вот дед Василий заприметил большую поляну, расположенную недалеко от берега реки. По всей видимости, здесь часто бывают люди: примятая трава, костер недавно жгли. Он тщательно обследовал поляну и убедился, что люди скоро сюда снова придут, уж очень обжитое место. Василий стал следить за этой поляной, поселился недалеко от нее. Долго ждать не пришлось: через несколько дней на лодках приплыли странные люди, человек тринадцать, развели костер. Все в черных балахонах, с какими-то не ведомыми для него знаками на одежде. Среди них старший – мужчина лет шестидесяти, с седой бородой. О чем-то мирно беседовали.

Читать дальше