Дон Нигро - Мадонна

( ДАГНИ вернулась, одетая, в берлинские апартаменты МУНКА, 1893 г. )

ДАГНИ. Эдди, почему ты не берешь меня с собой, когда уходишь вечером?

МУНК. Я постоянно беру тебя с собой.

ДАГНИ. Только не в «Черного поросенка». Ты меня стыдишься?

МУНК. Только чуть-чуть.

ДАГНИ. Я думаю, стыдишься, иначе познакомил бы меня со своими друзьями.

МУНК. Не уверен, что это место тебе понравится.

ДАГНИ. Это хорошо, что ты решаешь за меня. Тем самым у меня отпадает необходимость решать самой.

МУНК. Есть у меня чувство, что не стоит мне приводить тебя туда.

ДАГНИ. Может, там ты встречаешься с другими женщинами.

МУНК. Давай без глупостей.

ДАГНИ. Ага, теперь я глупая, так? Ты думаешь, я слишком глупая, чтобы говорить с твоими друзьями?

МУНК. Нет, я думаю, они слишком глупые, чтобы говорить с тобой?

ДАГНИ. Я правда хочу пойти.

МУНК. Почему это так важно?

ДАГНИ. Не знаю. Ты так интересно об этом рассказываешь. Все эти писатели и художники. Мне нужно общаться с людьми, Эдди.

МУНК. Дагни, иногда, знаешь ли, мне надо менять обстановку.

ДАГНИ. То есть время от времени тебе нужно избавляться от меня.

МУНК. С тобой я в безопасном месте, отгородившись от выпивки, разговоров и шума. Но если ты станешь частью того мира, я не смогу уходить от него, даже оставаясь с тобой. Ты понимаешь?

ДАГНИ. Это то, что нужно тебе. А как насчет того, что нужно мне? Я приехала из Осло не для того, чтобы сидеть в твоей комнате и ждать, когда ты вернешься домой. Мне нужны новые ощущения, общение с другими людьми. И если ты не приведешь меня туда, я приду сама.

МУНК. Хорошо. Раз это так много значит для тебя.

ДАГНИ. Спасибо, Эдди. Обещаю, ты не пожалеешь. ( Обнимает и целует его ).

НИЦШЕ ( наблюдая, как целуются МУНК и ДАГНИ, обнимаются, шепчутся, готовятся к уходу ). Наша судьба контролирует нас задолго до того, как мы представляем себе, что должно произойти. Будущее определяет настоящее. Только на днях я говорил с собой, на самом деле, молился, а поскольку я – Бог, мне приходится говорить с собой или никто не ответит. Но я сказал кое-что интересное в ответ на очень каверзный вопрос, который задал себе. Я сказал, что тот, кто выходит сражаться с монстрами, должен осознавать, что в процессе он сам станет монстром. Довольно глубоко для мертвеца, правда? Я надеюсь, вы не обращаете на меня особого внимания, поскольку я совершенно безумен, как, впрочем, и мертв, и вы ощутите мою вонь даже в соседней галактике, если ветер будет дуть в нужном направлении. Но запомни, Мунк, даже если ты не запомнишь ничего другого, когда ты долго и пристально в бездну, бездна долго и пристально смотрит на тебя. И что, черт побери, это означает?

(« Черный поросенок», Берлин, 1893 г. МУНК и ДАГНИ только что пришли. Там ГАМСУН, на пятьдесят лет моложе, СТРИНДБЕРГ, ПШИБЫШЕВСКИЙ, НЕМКА и РУССКИЙ ).

ПШИБЫШЕВСКИЙ. А вот и он. Где ты пропадал, Мунк? Мы не видели тебя целую вечность. И кто это ослепительное существо, которое ты привел с собой? Неужели это та таинственная норвежская натурщица, которую ты так долго держал при себе?

МУНК. Это Дагни Юль, из Осло. Дагни, это Кнут Гамсун, Август Стриндберг и Станислав Пшибышевский, все писатели, норвежский, шведский и польский соответственно, и при этом самонадеянные, нелепые и безумные, это уже относится к каждому.

СТРИНДБЕРГ. Ваша слава опережает вас, дорогая моя. Мы видели, как Эдвард бродил с вами по городу, но до сего дня не могли убедить его привести вас сюда, чтобы мы могли познакомиться. Представить себе не могу, почему.

ДАГНИ. Я тоже. Я люблю писателей. Писатели всегда возбуждали меня.

ПШИБЫШЕВСКИЙ. И вы, нет у меня ни малейших сомнений, всегда возбуждали писателей.

ГАМСУН. Эдвард, что наконец-то убедило тебя привести ее в это жуткое логово греха?

СТРИНДБЕРГ. Готов спорить, убедила она.

ДАГНИ. Да, в конце концов, Эдди всегда делает то, чего я от него хочу. Иногда борьба идет нешуточная. Он очень милый, когда не мрачный, но в последнее время с ним становится немного скучно.

СТРИНДБЕРГ. Тогда мы с вами идеально подходим друг дружке. Пусть я редко милый и часто мрачный, но скучным не бываю никогда.

ПШИБЫШЕВСКИЙ. Все потому, что ты психически ненормальный.

СТРИНДБЕРГ. Это да, но я полагаю это достоинством, Поппофский.

ПШИБЫШЕВСКИЙ. Пшибышевский. Не Поппофский. Пшибышевский.

СТРИНДБЕРГ. Ни один здравомыслящий человек западнее Гданьска сможет произнести Пшибышевский. Я не думаю, что даже ты произносишь ее правильно. В любом случае, поскольку я психический ненормальный, я, естественно, ни за что не несу ответственности.

ДАГНИ ( обращаясь к НЕМКЕ, которая застенчиво смотрит на нее ). Привет.

НЕМКА. Ты очень красивая.

ДАГНИ. Спасибо.

НЕМКА. Я – подруга Стэнни.

ДАГНИ. Поляка? Он мне нравится. Такой красавчик. Он такой же злой, каким выглядит?

НЕМКА. Нет. Он совсем не злой. Немножко другой. Я надеюсь, мы подружимся.

ДАГНИ. Я уверена, мы станем близкими подругами.

НЕМКА. Это хорошо. Друзей у меня немного. Только Стэнни. Мне пора, надо приглядеть за детьми. Я оставила их одних. Не следовало мне этого делать, но я чувствую себя такой одинокой.

ДАГНИ. А твой муж…

НЕМКА. Приятно было познакомиться. Ты такая красивая. До свидания. ( Уходит ).

СТРИНДБЕРГ. Это дети Поппофского.

ПШИБЫШЕВСКИЙ. Пшибышевского.

СТРИНДБЕРГ. То есть ты признаешь, что они твои.

ПШИБЫШЕВСКИЙ. Мне приятно так думать.

ДАГНИ. Бедная женщина родила от вас, а вы на ней не женились?

ПШИБЫШЕВСКИЙ. Был слишком занят, потому что я – гений. Позвольте рассказать вам об этом.

( ПШИБЫШЕВСКИЙ обнимает ДАГНИ и уводи в глубину сцены, что-то нашептывая на ухо. МУНК наблюдает, ему это не нравится. ДАГНИ смеется ).

РУССКИЙ. Твоя подруга завораживает, Мунк.

МУНК. Да.

РУССКИЙ. Тот, кому принадлежит такая женщина, счастливчик.

МУНК. Никто не владеет женщиной. Никто ничем не владеет.

РУССКИЙ. В России мы владеем. Ты почувствовал, как твоя судьба только что тихонько сюда вошла?

ДАГНИ. Я знаю, здесь мне понравится. У меня появится много интересных друзей.

ГАМСУН. Я в этом уверен.

ПШИБЫШЕВСКИЙ. Тост. За прекрасную подругу Мунка, Дагни Юль.

( Они пьют, ДАГНИ сияет, она в центре внимания, окружена обожанием мужчин. МУНК пьет, печальный, молчаливый ).

( СОФИ в кресле у кровати, смотрит в окно. Осло, 1977 г. Все в «Черном поросенке» остаются на своих местах, безмолвные, но не застывшие. МУНК поворачивается к СОФИ, когда она говорит ).

СОФИ. Я была такой красавицей. Теперь я не красавица, правда, Эдди? Лицо бледное, волосы выпадают. Я думала о солнце, о весне за окном, но смотреть на нее мне не хочется, потому что не могу я насладиться ею, даже прикоснуться к ней. Вот я и сижу в свете дня, чувствую, как ветерок врывается в окно, вижу, как надуваются занавески, ощущаю запах весны и чувствую, как все весны, которые могли бы быть моими, крадут у меня одну за другой по мере того, как я приближаюсь к смерти. Мне так хочется прикоснуться к весне, прикоснуться к дождю, прикоснуться ко всему, а я не могу. Мне остается только сидеть в комнате, слушать тиканье маминых часов и ждать смерти, как ждала она. Весна – это конфетка, которой дразнят ребенка, но не дают ему. Я этого не вынесу. Просто не вынесу.