Генрик Ибсен - Дикая утка

Хедвиг. Да, но…

Входит Грегерс.

Грегерс. Ну? Разыскали его?

Гина. Говорят, внизу у Реллинга.

Грегерс. У Реллинга! Так он правду ушел вчера с этими господами?

Гина. Должно быть, так.

Грегерс. Но ему, наоборот, нужно было уединение, чтобы серьезно собраться с мыслями!.. Гина. Вам хорошо разговаривать.

Входит Реллинг.

Хедвиг ( бросаясь навстречу ему ). Папа у вас?

Гина ( одновременно ). У вас он?

Реллинг. Ну, конечно.

Хедвиг. И вы не дали нам знать!

Реллинг. Да; я – ска-атина. Но, во-первых, мне пришлось возиться с другой ска-атиной – с демонической натурой, разумеется; а во-вторых, я сам заспался.

Гина. Что Экдал говорит сегодня?

Реллинг. Да ничего не говорит.

Хедвиг. Совсем не разговаривает?

Реллинг. Ни гу-гу.

Грегерс. Да, да. Я это вполне понимаю.

Гина. Да что же он делает-то?

Реллинг. Лежит на диване и храпит.

Гина. Вот? Да, Экдал ужасти как храпит всегда.

Хедвиг. Он спит? Он может спать?

Реллинг. Ну да. И еще как, черт возьми!

Грегерс. Понятно, после такой душевной борьбы, которая измотала его.

Гина. Да, с непривычки шляться по ночам.

Хедвиг. Пожалуй, это хорошо, что он выспится, мама.

Гина. И я то же думаю. Но тогда не следует тормошить его спозаранку.

Спасибо вам, Реллинг. Теперь я сначала приберу все, а там… Поди-ка пособи мне, Хедвиг.

Гина и Хедвиг уходят в гостиную.

Грегерс ( оборачиваясь к Реллингу ). Можете вы объяснить мне, что происходит теперь в душе Ялмара Экдала?

Реллинг. Ей-богу, я не заметил, чтобы там что-нибудь происходило.

Грегерс. Как? При подобном переломе в его жизни, когда все существование его получает новые устои?.. Как вы можете допустить, чтобы такая личность, как Ялмар…

Реллинг. Личность?.. Он?.. Если в нем когда-то и были задатки для такой аномалии, как стать «личностью», по вашему выражению, то все эти корни и ростки давным-давно были задушены в нем полностью еще в детстве. В этом могу вас уверить.

Грегерс. Это было бы странно. Его воспитывали с такой любовью.

Реллинг. Это две-то взвинченные, истерические старые девы тетушки?

Грегерс. Я должен вам сказать, что это были женщины, которые никогда не забывали об идеальных требованиях. Ну да вы теперь, пожалуй, опять начнете зубоскалить.

Реллинг. Нет, я совсем не в таком настроении. Впрочем, я хорошо осведомлен насчет этого. Он таки немало извергал всякой риторики об этих своих «двух духовных матерях». Но я не думаю, чтобы ему было за что особенно благодарить их. Несчастье Экдала в том, что он всегда играл роль светила в своем кружке…

Грегерс. А он разве не таков? В смысле душевной глубины, хочу я сказать.

Реллинг. Что-то не замечал за ним ничего такого. И пусть бы еще отец считал его таким, куда бы ни шло: старый лейтенант всю жизнь прожил дурак-дураком.

Грегерс. Он всю жизнь прожил с детски-наивной душой. Да где вам понять это!

Реллинг. Ну и ладно! Но когда потом милейший душка Ялмар стал некоторым образом студентом, то он сразу прослыл в кругу товарищей будущим светилом. Что ж, он был красив, привлекателен – белый, румяный, кровь с молоком, такой, каких любят барышни-подростки. Затем эта легкая воспламеняемость его натуры, задушевные нотки в голосе и уменье красиво декламировать чужие стихи и чужие мысли…

Грегерс ( возмущенно ). И вы это об Ялмаре Экдале! Реллинг. Да, с вашего позволения, таков внутренний облик того кумира, перед которым вы лежите на брюхе.

Грегерс. Не думаю, чтобы я мог быть настолько уж слеп.

Реллинг. О да, есть такой грех. Вы ведь тоже человек ненормальный, больной.

Грегерс. Относительно этого вы правы.

Реллинг. Конечно. И болезнь у вас сложная. Bo-первых, у вас тяжелая форма горячки честности и затем, что еще хуже, вы одержимы манией преклонения. Вам все нужно кем-нибудь восхищаться, с чем-нибудь носиться, кроме ваших собственных дел.

Грегерс. Ну разумеется, достойный поклонения предмет мне приходится искать где-то вовне.

Реллинг. Но вы жестоко ошибаетесь в этих чудо-мухах, которые вам везде мерещатся. Вы опять забрались с вашими идеальными требованиями в дом простых смертных; тут живут люди несостоятельные.

Грегерс. Если вы столь невысокого мнения о Ялмаре Экдале, то как же вам доставляет удовольствие постоянно бывать в его обществе?

Реллинг. Господи боже мой! Я все-таки какой ни на есть доктор, и надо же мне позаботиться о бедных больных, с которыми я живу по одной лестнице.

Грегерс. Вот как! И Ялмар Экдал больной?

Реллинг. Здоровых людей почти не бывает, к сожалению.

Грегерс. И какое же лечение вы применяете к Ялмару?

Реллинг. Мое обычное. Я стараюсь поддержать в нем житейскую ложь.

Грегерс. Житейскую ложь? Я не ослышался?

Реллинг. Нет. Я сказал: «Житейскую ложь». Потому что, видите ли, это – стимулирующий принцип.

Грегерс. Можно спросить, что же это за житейская ложь, которой заражен Ялмар?

Реллинг. Нет, извините. Я не выдаю таких тайн знахарям. Вы способны еще пуще искалечить его; мой же метод лечения радикален. Я применяю его и к Молвику. Его я сделал «демонической натурой». Это фонтанель, которую я открыл ему на шее.

Грегерс. Так он не в самом деле демоническая натура?

Реллинг. Да что такое, черт возьми, значит «демоническая натура»? Ведь это одна ерунда, моя же выдумка, чтобы ему жилось полегче. Без того эта жалкая, вполне приличная свинья давным-давно погибла бы под бременем отчаяния и презрения к себе самому. А старый лейтенант? Но этот, впрочем, сам напал на верное лечение…

Грегерс. Лейтенант Экдал? У него что?

Реллинг. Да что вы скажете: он – старый охотник, медвежатник бродит теперь по чердаку и стреляет кроликов! И на свете нет охотника счастливее его, когда он возится там со всей этой дрянью. Пять-шесть сухих елок, которые он припрятал с рождества, заменяют ему лесной простор. Петух и куры – для него глухари, гнездящиеся на верхушках сосен, а ковыляющие по полу чердака кролики – медведи, с которыми воюет этот старец, привыкший к вольным просторам.

Грегерс. Бедный старый лейтенант! Да, ему таки пришлось посбавить цену со своих старых юношеских идеалов!

Реллинг. Пока не забыл, господин Верле младший: не прибегайте вы к иностранному слову – идеалы. У нас есть хорошее родное слово: ложь.

Грегерс. По-вашему, эти два понятия однородны?

Реллинг. Да, почти – как тиф и гнилая горячка.

Грегерс. Доктор Реллинг, я не сдамся, пока не вырву Ялмара из ваших когтей!

Реллинг. Тем хуже будет для него. Отнимите у среднего человека житейскую ложь, вы отнимете у него и счастье. ( К Хедвиг, которая выходит из гостиной .) Ну, маленькая утиная мамаша, теперь я спущусь вниз поглядеть, все ли еще папаша изволит возлежать и ломать себе голову над замечательным изобретением. ( Уходит .)