Марго Эрванд - Бремя любви

– Вы в курсе, по какому вопросу вас сегодня вызвали сюда?

– Нет, но догадываюсь.

– Сомневаюсь, – выдохнула директриса. – Ваш сын подрался с одноклассником. И на этот раз агрессия и непонимание исходили от него, а не от задиристых ребят. Антонине Ивановне пришлось звать на помощь, чтобы расцепить мальчиков.

Каждая наша встреча начинается с подвигов героической Антонины Ивановны. Всякий раз именно этой 60-летней женщине, преподавательнице русского языка, выпадает миссия разнимать задиристых ребят.

– Мне очень жаль, но она не смогла вовремя прийти на помощь, и вашему сыну сильно досталось. У него ссадина на ноге, но вы не волнуйтесь, его уже осмотрел наш школьный врач. Ничего страшного, – сообщила мне директриса.

– Да, конечно. Я понимаю, они же мальчишки, – натянуто улыбнувшись, ответила я.

Мне уже давно следовало обратить внимание директрисы, что все инциденты происходят исключительно на уроках Антонины Ивановны, но… Я промолчала. Я не могу позволить себе такую роскошь. Я не могу говорить все, что думаю и чувствую, находясь в этих стенах. С первого дня мне неустанно дают понять, что мы здесь на птичьих правах и наш удел терпеть и не жаловаться. Не устраивает – забирай документы. Я предпочитала молчать. Ради сына. Ради его будущего. Но не сегодня. В этот раз инцидент с участием моего малыша пошел совсем по другому сценарию…

– Это сложный разговор, но дальше тянуть нельзя. Я уже не раз говорила, что вашему ребенку нужна другая форма обучения…

– Да, я помню, но…

– Выслушайте сначала. Вы сейчас сидите и думаете, наверное, что я просто издеваюсь над вами, хочу сделать вам больно. Но это не так. Я восхищаюсь вами. То, что вы делаете для своего ребенка – похвально. Но, увы, наши желания не всегда совпадают с реальностью.

Полина слезла с кресла и подошла к массивному столу цвета красного дерева и, встав на цыпочки, посмотрела на горы папок и бумаг, аккуратно сложенных в углу. Директриса даже не взглянула в ее сторону.

– Три года назад, когда вы умоляли меня дать ему шанс, я уступила. Я не смогла сказать вам нет, хотя и понимала, что из этой затеи ничего не получится. Три года мы закрывали глаза на его табель успеваемости. Но вы поймите меня, я не могу закрывать глаза на его неадекватные выходки и необоснованную агрессию по отношению к другим. У нас в школе учится больше тысячи учеников, и я не могу рисковать их жизнями ради того, чтобы ваш особенный ребенок получал то, что ему не нужно.

Полина потянула за листок, и папки пришли в движение. Они заскользили по поверхности и, наконец, упали на пол. Я тут же бросилась поднимать их. Многие их них были раскрыты, и мне на глаза попался чей-то табель успеваемости. «Литература – 3, русский язык – 3, математика – 3, география – 3, физкультура – 4».

– Пожалуйста, поговорите с нашим школьным психологом, – продолжала директриса. Она вместе со мной поднимала папки с пола. Сейчас ее голос звучал мягче, а выражение лица не было похоже на каменную маску. – Такие дети, как ваш сын, восприимчивы ко всему, что происходит вокруг. Эти его вспышки агрессии не возникли на пустом месте. У вас дома все хорошо?

– Поля, иди сюда! Не трогай это, я кому сказала? – окрикнула я дочь. Она потупила взгляд, и я взяла ее на руки.

– Такие дети впитывают в себя все, как губки, и без посторонней помощи не могут разобраться, что хорошо, а что плохо. И помощь тут нужна не кого-то там, а специально обученных людей, тех, кто понимает и знает, как нужно работать с такими детьми.

Что ты знаешь о таких детях? Что ты вообще знаешь о детях? У тебя их нет и никогда не было! И как только могли такую детоненавистницу сделать директором школы? За все эти годы она ни разу не назвала моего сына по имени. Для нее он какое-то безликое существо, ошибка природы, больной ребенок…

– Вы меня слышите?

– Слышу.

– Мы не можем продолжать обучение вашего сына. Это бессмысленно. Вот список центров по работе с такими детьми, – ответила она, протягивая мне лист бумаги. – Присмотритесь к ним. Я уверяю вас, ему там будет лучше. Никто не будет над ним смеяться, тыкать в него пальцем или толкать на переменах. Ему не нужно будет столько времени сидеть за учебниками. Вы же и сами это прекрасно понимаете – ему тяжело здесь.

Полина уткнулась мне в шею. Я обняла ее, машинально гладя по спине. Слова директрисы, точно мячики для пинг-понга, летали по комнате, ударяясь о стены и эхом отдаваясь у меня в ушах.

– Почему вы молчите?

– Вы просили выслушать вас.

– Хорошо, мне больше нечего добавить к сказанному.

– То есть теперь могу высказаться я?

Директриса сложила на столе руки, сцепленные в замок, и утвердительно кивнула головой.

– У меня не было времени подготовиться к этому разговору, в отличие от вас. Даже список центров нашли. Спасибо, но не стоило так беспокоиться, – начала я. Мое сердце колотилось в груди. Мне не хватало дыхания, и я старалась говорить членораздельно, чтобы каждое мое слово достигло цели. – Все эти годы вы не давали мне возможности забыть, какое одолжение делаете, позволяя Виталику учиться здесь. И я это ценила. Я ни разу не пожаловалась вам на ссадины и синяки, которые находила на теле сына в течение этих лет. Я понимала, что это, наверное, и есть та цена, которую он должен заплатить за полноценное образование. За билет в жизнь. Я плакала по ночам в подушку, но молчала. Я учила сына быть терпеливым и не таить обиду на одноклассников, которые над ним смеялись и обижали; на преподавателей, которым не хватало терпения дослушать его до конца или понять, что ребенок действительно хочет в туалет, а не слоняется по коридорам без дела. Я молчала! А что делали вы? Вы хоть раз пригласили сюда родителей тех, кто обижал или бил моего ребенка? Вы хоть раз отчитали преподавателя за то, что ребенок в ее классе описался?

– Как вы смеете так говорить со мной! – взвилась директриса. Она встала с кресла, опираясь руками на стол. – Я три года…

– Что три года? Терпели нас, закрывали глаза на нашу успеваемость? Так Виталик не один такой у вас! Вы повнимательнее посмотрите в эти папки, – крикнула я, тыча пальцем в кипы бумаг у нее на столе. – У вас школа не для одаренных детей, если вы этого так и не поняли! У вас полно троечников, но уверена, что и их родители не были тут ни разу!

– Прекратите повышать на меня голос! Я вам помочь пытаюсь. У вас больной ребенок, и к нему нужен другой подход! Но, знаете, я сейчас многое поняла. Я ведь не просто так спросила, все ли в порядке у вас дома? Вы посмотрите на себя, как вы себя ведете! А потом еще удивляетесь, откуда у такого ребенка берется агрессия и жестокость?

Полина начала плакать. А я прыгать с одной ноги на другую в попытке ее успокоить, в попытке перекричать директрису.