Галина Тимошенко - Отель на краю

Оказалось, что сквозь щелочку невозможно разглядеть, что находится вокруг бака – то есть под полом отсека, – но просачивающийся свет и так давал важную информацию: сам отсек поднят над землей минимум на высоту бака. Пока было неясно, что дает эта информация, но Холуй, тем не менее, впервые с момента своего тяжкого пробуждения испытал нечто похожее на упоительный восторг. Он резво вскочил на ноги и снова метнулся к отсутствующей стене отсека.

– Фермер! Ты меня слышишь? Эй, Фермер! – отчаянно завопил он.

На этот раз Фермер не спешил высовывать голову из своего отсека, и Холуй решил заранее приготовиться к предстоящему общению: подполз к краю и высунулся наружу уже знакомым, но по-прежнему крайне неудобным образом.

Наконец голова Фермера вошла в зону видимости, и Холуй с удивлением отметил, что лицо того слегка покраснело и как-то расслабилось.

– Чего ты так орешь? – раздраженно осведомился Фермер. – В бак струей не попал, что ли?

– Слушай, так там под полом пусто! – возбужденно поделился результатами своих исследований Холуй.

– И что?

– Значит, туда можно вылезти! Вперед нельзя, а туда можно!

– Да ты что? Правда можно? А дно бака ты зубами будешь прогрызать?

Холуй несколько сник, но все еще не желал отказаться от собственной восторженной надежды:

– Так его, наверное, сдвинуть можно. Он же не может быть приклеен!

Из-за спины Холуя раздался лениво-насмешливый голос Эйнштейна:

– Я, конечно, понимаю, чему наш уважаемый Холуй так радуется. Я даже сам готов обрадоваться тому, что он несколько умнее, чем казалось сначала. Но видишь ли, мой новый друг, мы тут тоже не страдаем острой интеллектуальной недостаточностью и эту возможность давным-давно проверили. Баки привинчены двумя болтами и никуда не сдвигаются.

Фермер молча скрылся в своем отсеке, словно передав Холуя на попечение Эйнштейна. Холую пришлось переползать к другой стене отсека и снова, глупо изогнувшись, высовываться наружу до того предела, который была способна перенести его нервная система, и без того вконец измученная последними впечатлениями.

– То есть вы все здесь уже давно? – прерывающимся от нахлынувшего страха голосом спросил он.

Эйнштейна видно не было, но судя по тому, что голос его был слышен достаточно явственно, он сидел у ближней к Холую стены своего отсека и вполне готов был участвовать в разговоре.

– Насколько я понимаю, сегодня пятый день.

Холую показалось, что жить дальше не имеет никакого смысла.

– И вы даже не пытались выбраться? – недоверчиво уточнил он.

– Скажем так: мы пытались найти способ это сделать. Пока ни у кого не получилось. Точнее, у одного получилось, но… В общем, больше никому этот способ не понравился.

– А что это был за способ?

– Спрыгнул, – невозмутимо сообщил Эйнштейн. – Пришел в себя, потоптался по камере и спрыгнул. Кстати, он в твоем отсеке был.

– А почему… он спрыгнул?

– Слушай, не будь идиотом, – устало посоветовал Эйнштейн. – Он же здесь не просто так оказался, правда?

На этот раз Холую потребовалось куда больше времени, чтобы прийти в себя и сформулировать следующий вопрос. Наконец он рискнул:

– То есть вы знаете, почему мы все здесь оказались?

– А ты ко мне на «вы» обращаешься, потому что меня Фермер Эйнштейном прозвал? – внезапно развеселился Эйнштейн. – Тебе не кажется, что в нашем положении такая вежливость выглядит глуповато?

Холуй счел за лучшее промолчать.

– У меня есть, разумеется, свои предположения, только я их пока проверяю. Да и какая тебе разница, что я на сей счет думаю? Важно, что думает об этом тот, кто нас сюда определил, а этого мы как раз-таки и не знаем. И боюсь, вряд ли узнаем.

– Думаете… думаешь, мы отсюда не выберемся? – уже не беспокоясь о том, насколько жалобно и испуганно звучит его голос, спросил Холуй.

– Думаю, не все так уж хотят отсюда выбираться, – непонятно заявил Эйнштейн.

– Но так же нельзя! – воскликнул Холуй, извиваясь на месте от возмущения. – Нужно ведь что-то делать!

– Ну да, мы тоже так бесились в первое время…

Вдруг Холуя осенило:

– Может, это просто от голода? У вас силы кончились, вот вы…

– От какого голода, помилуй?! Ты вообще по сторонам-то смотрел? – усмехнулся Эйнштейн. – Так отстань от меня и посмотри.

Холуй обиженно хмыкнул и втянул себя в отсек.

Действительно, валяется какой-то пакет. До сих пор это казалось не таким уж важным по сравнению со всем остальным – разве что споткнуться об него пришлось, когда он в первый раз увидел обрыв за краем.

Он обошел вокруг непрозрачного пакета, словно тот был взрывным устройством, которое ни в коем случае нельзя трогать, а вместо этого нужно немедленно известить соответствующие службы, а они уже пришлют специально обученных людей, чтобы это взрывное устройство обезвредить.

Формы пакет был непонятной, да и размером заметно превышал все те пакеты, с которыми Холуй бывал прежде знакóм. Это доверия не внушало. С другой стороны, у Эйнштейна вроде бы не могло быть никаких особых мотивов послать нового соседа на верную смерть…

Уговаривание самого себя потребовало много времени, но в конце концов Холуй все-таки рискнул и присел на корточки рядом с пугающим пакетом. С великой осторожностью приподнял одну из ручек и опасливо заглянул внутрь.

Внутри лежала двухлитровая бутылка с водой (во всяком случае, так гласила наклеенная на нее заводская этикетка), буханка черного хлеба, пара огурцов, пара помидоров, несколько картофелин, четыре яйца, большая пачка печенья и вакуумная упаковка нарезанной колбасы. Наверное, там было что-то еще, но с первого взгляда рассмотреть, что именно, Холуй не смог.

Внезапно ему пришла в голову страшная мысль, и он снова метнулся к краю пола.

– Эйнштейн! Ау! – тревожно позвал он.

– Ну? – не сразу откликнулся сосед слева.

– Выгляни.

– Зачем?

– Ну выгляни! – взмолился Холуй.

– Лень вставать. Так говори, – бесстрастно проговорил Эйнштейн. Видимо, он отодвинулся от края своего отсека, потому что голос его теперь звучал совсем уж тихо.

Совсем плохо. Значит, даже если не кричать, все равно другие обитатели отсеков услышат. Во всяком случае, Фермер услышит точно – и вряд ли промолчит. Или все-таки промолчит?

Какое-то время Холуй терзался сомнениями, но в конце концов решился и, стараясь произносить слова не слишком внятно, проговорил:

– А туалетной бумаги здесь не выдают? – и замер, с ужасом ожидая реакции Фермера.

Однако отреагировал только Эйнштейн – причем все так же равнодушно:

– Видимо, считают, что мы перебьемся.

– И как же?.. – совсем уж упавшим голосом произнес Холуй, никак не готовый поверить в окончательность такого ответа.