Дон Нигро - Мандельштам

( ПАСТЕРНАК проходит мимо стола, чтобы сесть на парковую скамью у авансцены слева. СТАЛИН встает из-за стола, идет к сцене, пока говорит, останавливается за спиной ПАСТЕРНАКА, когда они говорят. ПАСТЕРНАК кормит голубей крошками из бумажного кулька. Слышно курлыканье голубей ).

СТАЛИН. Да, я тоже люблю кормить голубей. Нагуляв вес, они очень хороши, если поджарить их в масле. Тебя что-то тревожит, Борис?

ПАСТЕРНАК. Почему вы арестовываете других писателей, а мне дали дом в Переделкино?

СТАЛИН. Тебе не нравится твой дом в Переделкино?

ПАСТЕРНАК. Мне нравится мой дом в Переделкино, но я не понимаю, почему я могу жить там, тогда как многие другие отправлены в ссылку… или того хуже.

СТАЛИН. Может, я хотел оставить одного хорошего писателя в живых, чтобы все эти подхалимы из Союза писателей озверели от зависти. А может, мне нравится смотреть, как тебя мучают угрызения совести. Вы, писатели, должны меня благодарить, знаешь ли. Я оказал вам большую услугу. Теперь вы знаете, каково это, выбирать между писательством и жизнью. Не Толстой научил вас, что писательство – это жизнь и смерть и все, что между ними. Я научил. Но услышал хоть слово благодарности? Только от людей, которые говорят совсем не то, что думают. Когда я учился в семинарии, нам не разрешали читать литературу, пагубную для души, вроде Толстого, поэтому книги я приносил тайком. Но священники залезали в мой сундук, забирали книги, а потом бросали их в костер. Так что именно церковь научила меня всему, что я знаю о свободе выражения мнений.

ПАСТЕРНАК. Вы можете делать все, что пожелаете. Мои мысли значения не имеют. Так почему вы позвали меня?

СТАЛИН. Потому что ты – мой друг, Борис. Ты – мой друг, правильно?

ПАСТЕРНАК. На этот вопрос ответить трудно.

СТАЛИН. Видишь? Поэтому я тебя и люблю. Я спрашиваю, ты – мой друг, и ты выдерживаешь паузу перед ответом. Ты всегда выдерживаешь паузу, прежде чем поцеловать мне зад. Чувство такта у тебя отменное, Борис.

ПАСТЕРНАК. Если я ваш друг, сможете вы кое-что сделать для меня? Оставьте Мандельштама в покое.

СТАЛИН. Ты хочешь, чтобы я оставил в покое человека, который думает, что мои пальцы – как черви, а усы тараканьи? Так ты оцениваешь нашу дружбу? Потому что платить приходится за все, Борис. И Мандельштам почувствует себя обойденным моим вниманием, если я оставлю его в покое. И о чем он тогда будет писать? Признай это, Борис. Вы мне нужны. Я даю вам ясность. Я даю вам определенность. Вы обозначаете себя, говоря, я – не ОН. Я не товарищ Сталин. Вот кто я. Не Сталин. Думаешь, кто-нибудь обратил бы внимание на тебя или Мандельштама, если бы не я? Знаешь, Борис, иногда поздней ночью, когда холодно и тихо, а мне не спится, я встаю и съедаю несколько пастернаков. С солью они на вкус очень даже ничего. Стою у окна, смотрю на костры, которые горят на перекрестках дорог, и думаю об истории. Ты когда-нибудь думаешь об истории, Борис?

ПАСТЕРНАК. Я думаю, история – это то самое, что мы рассказываем себе, чтобы не думать о собственной смерти.

СТАЛИН. Нет. История – это дерьмо.

ПАСТЕРНАК. Некоторые – несомненно.

СТАЛИН ( берет у ПАСТЕРНАКА кулек крошками и кормит голубей ). Голуби невероятно глупы. Они стаями садились на мою статую, обгаживали голову, поэтому мы подвели к статуе ток, и теперь моя голова свободна от голубиного помета, но вокруг кучи дохлых голубей. Мы держим там человека, чтобы сметать их. И работы у него – не продохнуть. Посмотри на этого толстяка. До чего же он жаден. Ничего хорошего их не ждет. Голуби никогда не поймут нас. Они только и могут, что есть, срать, трахаться, откладывать яйца и умирать. Вот это, друг мой, и есть история.

ПАСТЕРНАК. Я знаю, что в сердце Мандельштам никакой не политик. Возможно, он кажется вам какой-то угрозой, но глубоко внутри он настроен жить с вами в мире.

СТАЛИН. Тогда как ты, с другой стороны…

ПАСТЕРНАК. Я? Что насчет меня?

СТАЛИН. Мандельштам кажется угрозой, но, возможно, таковой не является. Ты кажешься мне другом, но кто знает? Зернышко вражды всегда таится внутри, так, Борис? Если, конечно, кто-то не возьмет нож и не вырежет его.

( Пауза. Курлыканье голубей ).

( ПАСТЕРНАК поднимается, когда МАНДЕЛЬШТАМ бежит к нему по улице. СТАЛИН остается на скамье, кормит голубей ).

МАНДЕЛЬШТАМ ( запыхавшийся, тяжело дышит ). Борис, я два квартала бегу за тобой, выкрикивая твое имя. Поэты не созданы для бега. За исключением тех случаев, когда приходится убегать. В этом мы мастера. Ты идешь такими большими шагами.

ПАСТЕРНАК. Извини. Я тебя не слышал. В последнее время весь в мыслях. Нельзя тебе так бегать, Осип. У тебя слабое сердце.

МАНДЕЛЬШТАМ. Не нужно мне сердце. Это Россия. Мы расстреливаем всех, у кого есть сердце. Я хочу, чтобы ты это послушал. Я внял твоему совету.

ПАСТЕРНАК. Какому совету? Я не даю советов.

МАНДЕЛЬШТАМ. Ты сказал мне, что я должен написать стихотворение про товарища Сталина. Меня посетило вдохновение. И я написал. Стихотворение о Сталине. Хочешь послушать?

ПАСТЕРНАК. Даже не знаю, Осип. На самом деле я…

МАНДЕЛЬШТАМ. Нет, нет, ты должен послушать. Я так горжусь этим стихотворением. Я должен его кому-нибудь прочитать, прежде чем оно вылетит у меня из головы. Слушай.

ПАСТЕРНАК ( нервно оглядывается на Сталина ). Только не надо выкрикивать его на улице, хорошо. Шепни на ухо.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.