Елена Баранчикова - Полночное солнце

Ф р и д а. Ни-че-го (задумчиво), вот с этим я согласна.

Д и е г о. Пришёл сделать тебе предложение, мы должны быть вместе, ведь мы пропитаны друг другом.

Ф р и д а (собираясь с мыслями) . Рядом с тобой две Фриды. Одна говорит. «Да», другая. «Я подумаю».

Д и е г о. Твоя диадема передо мной, она так благоухает и прельщает.

Ф р и д а. Одна Фрида – растерзанная, у которой в душе лишь боль и смятение, другая – счастливая и благодарная, она идёт на твой зов. (С соседней кровати встаёт девушка в облике Фриды, подходит к зеркалу, смотрится в него. Диего протягивает к ней руки).

Д и е г о (закрывая глаза) . Так благоухает.

Ф р и д а. Но это не я, сейчас моя цветовая гамма – цвет соуса моле, увядающих листьев, земли, та, другая, пойдёт за тобой, иди за ней.

(Девушка-видение исчезает).

Д и е г о. Нет, Фрида, это ведь ты, ты меня не обманешь, я пришёл за ответом, без тебя мне не жить на этом свете.

Ф р и д а. Я подумаю над твоим предложением, Диего. (Диего уходит).

КАРТИНА 13

(В дверях больничной палаты Фриды показывается её подруга Чавела Варгас).

Ч а в е л а. Вчера в дверях случайно столкнулась с коллекционером живописи Хайнцем Берггрюэном. Этот богатый американец навещал тебя?

Ф р и д а. Чавела, да, был у меня, его почему-то больше всего, похоже, интересовал мой расписанный корсет (указывает на свой корсет). Все теперь приходят посмотреть на меня как на экспонат, я тут даю бесплатные спектакли.

Ч а в е л а. Без театра ты не можешь.

Ф р и д а. Знаешь, мне приснился отец, он предсказал, когда я умру… в этом госпитале по ночам смерть танцует вокруг моей кровати.

Ч а в е л а. Вот, оказывается, какие мысли тебя тут навещают в моё отсутствие?

Ф р и д а. Когда очередной раз надеялась заполучить маленького крикуна Диегито, вышло по-другому, теперь мне остаётся перенести то, что случилось. Не хочу об этом говорить, но я оказалась, похоже, между двух миров и теперь выбираю, в каком из них мне будет лучше.

Ч а в е л а. Молчи, всё знаю.

Ф р и д а. Как художник я ведь на голову выше Риверы?

Ч а в е л а. Риверы?

Ф р и д а. Можешь не отвечать, сама это знаю, но что это меняет в жизни?

Ч а в е л а. Вы о чём-то договорились с Хайнцем?

Ф р и д а. Это всё пустое, у меня был Диего.

Ч а в е л а. Диего? Как это любезно с его стороны.

Ф р и д а. Он предложил опять пожениться.

Ч а в е л а. Ну, и что, ты ему отказала?

Ф р и д а. Сказала, подумаю.

Ч а в е л а. То-то он вылетел от тебя как пуля.

Ф р и д а. Я плохо сейчас соображаю, но ему надо дать ответ. Думаешь, стоит ещё раз устроить свадьбу?

Ч а в е л а. У тебя будет время обо всём хорошенько подумать.

Ф р и д а. Считаешь, после всего, что случилось, брак будет крепким? (вопрошающе смотрит на подругу).

Ч а в е л а. Хочешь знать моё мнение? Ты всегда была с ним в состоянии войны, и эта война продолжится.

Ф р и д а. Что бы то ни было, нас слишком многое связывает.

Ч а в е л а. Это ложь думать, что развод положит конец твоим страданиям, разве не будешь опять страдать?

Ф р и д а. Жизнь – это страдание, это не радость, теперь я точно это знаю. Я сейчас в такой тоске, что не могу рисовать.

Ч а в е л а. Не мучь себя понапрасну.

Ф р и д а. Мои дела с Диего становятся хуже день ото дня, в том, что случилось, есть моя вина, и немалая, я ведь не поняла, что ему было нужно в жизни, и сопротивлялась неизбежному.

Ч а в е л а. Поэтому не казни себя.

Ф р и д а. Я многое смогла в жизни осилить, я смогу ходить, могу рисовать, люблю Диего больше, чем себя… воля моя велика, она моя ещё жива.

Ч а в е л а. Вот так уже лучше, приди в себя, стань прежней Фридой, которая всё может.

Ф р и д а (начиная рисовать на пододеяльнике) . Как там дома?

Ч а в е л а. Дома всё по-прежнему, мы – я, цветы и растения, птицы, обезьяны, попугаи, голые собаки и твой фонтан – ждём тебя.

Ф р и д а. Как мне всё это дорого, только сейчас начинаю это понимать всё это чётко прорисовывается.

Ч а в е л а. Твой коммунистический «иконостас» от Маркса до Мао, похоже, тоже тебя заждался, все ждут твоей революции.

Ф р и д а. Завтра обещают перевезти домой, не знаю, будет ли от этого лучше, с корсетом, кажется, срослась уже намертво.

Ч а в е л а. Главное – подавить уныние, ты сама это знаешь, зажми его и не выпуская.

Ф р и д а. Уже зажала и держу (сжимает кулак). Попробую ещё раз родиться на свет, в последний раз – теперь в инвалидной коляске (с горечью). Сознайся, потягиваешь без меня горькую? Можешь не отвечать.

Ч а в е л а. Похоже, для нас с тобой не существует запретов, говорим и делаем, что хотим.

Ф р и д а. Ты знаешь, я – цветная картина, ничего не бывает по-настоящему чёрным, ни-че-го.

Ч а в е л а. Это так!

Ф р и д а. Я так давно не слышала твоего голоса, спой для души (Чавела начинает почти беззвучно петь).

В р а ч (дослушав её, обращаясь к певице) . Больная устала, она ещё не окрепла.

КАРТИНА 14

(Монпарнас, вдали видна Эйфелева башня. Звучат песни Эдит Пиаф. Повсюду толчея, шум, гвалт. Коротко остриженная Фрида и её подруга Тина, в руках которой фотоаппарат, заходят в питейное заведение, где собираются художники).

Ф р и д а (перекрикивая окружающих) . Мне не нравятся иностранцы, они скучные, у них лица как непропеченные булки.

Т и н а. Верно, особенно у старых женщин (резко меняет тему).

Ф р и д а. Диего опять просит моей руки, пожалуй, соглашусь.

Т и н а. О вашем союзе, может, чудовищном, но всё же священном, скажу. это была любовь.

Ф р и д а. Сейчас худшее время всей моей жизни, я удивлена, что при этом можно жить.

Т и н а (фотографируя Фриду, указывая на мужчину за соседним столиком). Это торговец картинами Воллар.

Ф р и д а (с усмешкой) . Иду по стопам Диего, который всё время идёт рядом. Он испытал здесь потрясение от Сезанна, разглядывая его картину. Воллар пошёл обедать и запер дверь галереи.

Т и н а. Так ему и надо!

Ф р и д а. Через час вернулся и увидел, что Диего всё ещё стоит перед картиной. Воллар поставил в витрину другую картину Сезанна, потом принёс ещё три, зажёг свет в витрине, наконец не выдержал. «Больше их у меня нет!» Диего явился домой под утро, у него был жар, он бредил.

Т и н а. Как это на него, однако, похоже, на него не мог не подействовать парижский холод, картины Сезана его впечатлили.

Ф р и д а (не слыша собеседницу) . Если так будет продолжаться, лучше бы меня убрали с этой планеты, Диего во всём (декламирует).

В слюне, в бумаге, в каждой линии, каждом цвете и каждом глотке воды. Он в моей груди, снаружи и внутри, поэтому так трудно мне писать. Диего – чудо, встающее передо мной, он в солнечных лунах, во всём – в глупом и прекрасном. Диего в моей моче, у меня во рту, в моём сердце, в моих безумных снах, на кончике пера, в пейзажах, в пище и воображении, в болезнях, в окнах… в хитростях и лжи, в его глазах, на его губах…