Николай Бредихин - Полночное солнце. Любовный детектив

Оформление обложки Кирилл Бредихин

© Николай Бредихин, 2020

ISBN 978-5-4490-6571-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выйдя из подъезда, Андрей кинул сумки на асфальт и застыл в недоумении, не в силах сообразить, куда ему дальше податься.

– И долго мы будем так стоять? – не выдержала, прервала его размышления Неточка.

– Мы? – рассеянно взглянул на неё, не понимая, Горячев. – Что я буду делать, не знаю: скорее всего, вернусь обратно. У меня ни копейки в кармане, последние деньги на такси истратил, чтобы сюда добраться. Не на что даже позвонить, да и куда звонить? Как говорится, был один друг, да и тот весь вышел.

– Надо было попросить у него взаймы. Думаешь, не дал бы? – Неточка тяжело вздохнула, с трудом удержавшись от назидательных упрёков.

– Даст ещё, куда он денется? Просто я до последнего оттягивал, не хотел унижаться.

– Надеялся, что сам предложит? Но откуда ему знать, что при таких деньжищах, которые прошли через твои руки, ты сейчас беднее церковной мыши? Андрей, ей-богу, такое даже в страшном сне не может присниться.

Горячев разозлился, посмотрел на Неточку с досадой.

– Знаешь, дорогуша, я совсем не расположен выслушивать сейчас какие-либо нравоучения. Тем более от тебя. Да и вообще, деньги ты получила, страхи твои позади, что тебе их не заплатят. Теперь ты хоть поверила, что Геннадий не из тех, кто может обмануть? Чего тебе ещё надо? Или по-прежнему считаешь всех вокруг поголовно мошенниками?

Неточка казалась непривычно уверенной в себе, даже заважничала.

– Что мне надо? Ну, во-первых, чтобы ты проводил меня до дому. Ты же знаешь, какая я трусиха, а три тысячи долларов – целое состояние, плохонькая, но машина. Я со страху умру с такими капиталами в кармане.

– А они у тебя действительно в кармане? – ехидно поинтересовался Андрей. Над Неточкой просто невозможно было лишний раз не поиздеваться.

– Нет, в другом месте, – спокойно ответила девушка. – Но это не твоего ума дело. Во-вторых, огромная просьба больше не называть меня Неточкой. Мне это прозвище изрядно надоело. Буквально осточертело.

Андрей ухмыльнулся.

– Как же тогда? «Косточки», «26 Дней», как Анюта тебя называла? Или вот ещё: раз Неточка, значит, Незванова, а коли Незванова, то Хуже Татарина. По-моему, эти три прозвища куда обиднее. Да и зачем, собственно, мне вообще тебя как-то называть? Я так думаю: коли мы никогда больше не увидимся, что за необходимость нам представляться друг другу в новом качестве? Хотя до дому я тебя, конечно, провожу, вот только поднимусь сейчас к Геннадию, стрельну у него хотя бы сотню. Да, а может, ты хочешь, чтобы я называл тебя Аней, Аннет, Анютою, твоим настоящим именем? Только как же я тогда вас с моей ненаглядной соавторшей буду различать? Может, по весу, габаритам? Это подойдёт, можно определить невооружённым взглядом, кто есть кто. Кстати, есть ещё «в-третьих»? Или пакет предложений и условий наконец исчерпан?

Неточка не выдержала, отвернулась, в глазах у неё стояли злые непрошеные слезы.

– Какая же ты сволочь, Андрей! Неужели то, что было между нами последние полгода, для тебя совсем ничего не значит?

– А что между нами было? – холодно поинтересовался Андрей. – Напомни, если не трудно.

– Ну, например, что мы спали с тобой. И то, что ты слова мне шептал порой нежные, задушевные. Что я помогала тебе, когда ты писал лучший свой роман. И ты написал его, а мог бы и не написать.

– Что, претендуешь на соавторство? – в последний раз попытался сострить Андрей, прекрасно понимая, что ведёт себя далеко не лучшим образом и пора бы ему остановиться. Но Косточки есть Косточки, Горячев ни у кого ещё не встречал такого дара обнажать в людях самые низменные инстинкты. Просто «агнец для заклания». И как только ей это удаётся?

– Нет, разумеется, я ни на что не претендую. Куда мне. Что касается, «в-третьих» – просто могу предложить тебе взаймы.

Она поспешно, как бы боясь, что Горячев откажется, вынула из лифчика толстую скрутку сторублёвок.

– Как видишь, я и там, в Коктебеле, по ресторанам не ходила, экономила, как могла, те деньги, что мне от тебя перепадали как секретарше. Сколько тебе? Сто, двести, пятьсот рублей? Волей-неволей, но встретиться нам хотя бы ещё раз придётся.

Андрей задумался, затем развёл руками: выбора у него действительно не было.

– Пятьсот хватит. Ладно, давай поищем такси, Нюрок. Надеюсь, против такого имени ты не возражаешь?

– А может, лучше на метро? – робко попыталась возразить девушка. – Чего миллионеров-то из себя корчить?

– Ох, не верю я, что ты у самого метро живёшь, а мне ещё – вокзал, электричка, раньше, чем к ночи, домой не доберусь. Кстати, как тебе деньги вернуть? Может, по почте выслать?

– Да они мне не к спеху вовсе. Всё равно пойдут на учёбу. Адрес твой я знаю: списала, когда оформляла билеты на самолёт, так что достану из-под земли, если вдруг вздумаешь обмануть бедную девочку.

Очень хотелось есть, но ничего съестного в квартире, разумеется, не было. В числе прочего исчез и сам холодильник. Не говоря уже о стиральной машине, телевизоре и прочих атрибутах домашнего уюта. Андрей понимал, что так даже лучше, иначе вообще бы ничего не осталось: сейчас не те времена, чтобы квартира могла простоять с чем-либо более или менее ценным целых три года без хозяев. Кухонный стол, две табуретки, старенький, продавленный диван. Ещё письменный стол со стоявшей на нём «Олимпией», подаренной Светланой. Несколько полок с книгами. Ясно, что Галина не всё взяла с собой в Москву, просто по чисто женской злобе что-то раздала знакомым, что-то даже и на помойку выбросила. Ладно, бог с нею, с Галиной. У Андрея не было никакого желания ворошить тот момент своей жизни, неприятных воспоминаний на сегодня у него и так было предостаточно. Впрочем, уснул он как убитый: подействовали усталость, уныние, резкая перемена климата.

Нельзя сказать, чтобы его слишком уж выбил из колеи неожиданный отъезд Принесённой Ветром, как Неточка, в отместку за издевательства над ней, предпочитала называть Анюту, мрачно предрекая: «Когда-нибудь этот чёртов ветер всё-таки переменится, и мы все вздохнём с облегчением: – Ах, Мэри Поппинс (о, вери, вери биг – в смысле, очень большая – попинс!), до свидания! А ещё лучше – прощай, чтобы никогда, никогда больше эту твою проклятую „вери биг“ в самом страшном сне не увидеть».