Алекс Коста - ПРИЛИВ. Книга 2. «Джордж»

Футболист пропал. А, открывшаяся картина, показала отдел «Для автомобилиста». Помимо всякой дурацкой ерунды, на крючках белой стойки, висело кое-что, что действительно было необходимо сейчас.

По цвету, чем-то напоминало глаза Джул, за мгновение до того, как он ушел собирать ветки, а на самом деле – просто ушел.

Хорошо еще, что стойка была белой. Если бы серые кругляши смотрели на него с чего-то красного, похожего на дутые ромбы спального мешка, тогда бы не выдержал.

Взял одно кольцо, покрутил в руках. Тяжелая и добротная штука. С мелкими точечками в основе армирования.

Любимый, автомобильный! Крепкий и тянущийся. Универсальный и, ко всему, подходящий.

Например, сейчас… – плач сменился всхлипываниями, – Например, сейчас! Отмотал сразу метр полосы, туго накрутил чуть выше предплечья.

Держал долго, чувствуя, как покалывает кончики пальцев. Отрезанная от подачи крови, часть руки, постепенно умирала, сопротивляясь этому. Вены набухли, мышцы округлились, стараясь прорвать «кордон».

Этикетка обещала нагрузку в две тонны, сопротивление было бесполезным. Но, его организм, точнее, рука, об этом не знали. Поэтому, сопротивлялись.

Да, так отчаянно, что края ленты с той стороны, где давила кровь, немного вывернулись. Ни намека на разрыв, конечно, но…

Вспомнил тех, кого видел, пока они с Джул, сначала ехали, потом шли по дороге.

Почему они перестали сопротивляться!? А я нет?

Выдохнул, снял скотч, кровь потоком хлынула в освободившееся пространство. К тошноте добавилось головокружение.

Почему я не перестал сопротивляться!? Или, я никогда и не сопротивлялся?

Я никогда не умел драться. Ни нож и не дробовик. Зато, зато… зато, что!?

***

Стало чуть легче. Нашел хозяйственную сумку, подготовился. Поверх консервов, бросил два серых кольца.

На фоне красноватых этикеток «Дженерал Фуд», те очень напоминали серые точки глаз, укутанные в красные ромбы спального мешка.

Вышел из магазина, пошел в сторону, как ему казалось, основной магистрали. Вид серых точек не пропадал. И красных ромбов тоже.

А поскольку, смотреть больше было не на что – перевернутые машины, трупы, мусор, – то смотрел на свои ботинки, которые явно не годились для таких туристических мероприятий.

Часть шнурков болталась, другая – наоборот, больно глубоко врезалась. К тому же, от его косолапой походки, подошвы обтерлись с боков, напоминали две дурацкие черные мыльницы.

Сумка бряцала банками и давила плечо. Штаны настолько заскорузли от грязи и пота, что, при каждом шаге, врезались в колени.

Все дурацкое! – перевесил сумку на другое плечо, вышел на большую магистраль. Оглянулся и остановился. Увиденное отвлекло от серых глаз в красных ромбах.

Сзади, справа и слева, идя между разбросанных остовов машин и того, что из них вывалилось, шли люди.

Пустота побывала повсюду. В брошенных машинах, в грудах мусора, в больших магазинах и газетных лавках. Побывала в людях. Прилив принес Пустоту.

По этой причине, он не останавливался в домах. Однажды, зайдя в большой дом, увидел семью. Они лежали втроем, собравшись куда-то, но не отправившись. Как приготовления на праздник, на который никто не пришел. Вообще никто. Пустота.

В тот день он шел по дороге вдоль красивых вилл. Прежние владельцы успевали выплатить по закладной. А может, вообще не пользовались кредитованием. Но, эти дома больше им не принадлежали. Как и не принадлежали никому.

Именно этот дом привлек его двумя большими лестницами, которые опоясывали основную часть, как шарф укутывает горло больного. Просторное здание, покрытое панелями из солнечного тика с панорамными окнами, – как само ощущение надежности и открытостью. Наверное, владельцам такого дома, действительно, нечего было бояться, а надежность и открытость можно было сделать девизом. Нанести вышивку на какой-нибудь комплект текстиля или выгравировать на серебряных приборах.

В прошлой жизни. Но, не сейчас.

Когда поднялся в спальню, увидел «гольфистов», как он их назвал.

Женщина была одета в бежевые брюки с аккуратными сборками на талии, рисунком в мелкую клеточку, в рубашку-поло, с длинным рукавом. Рукава скрывали, во что превратились ее руки. Точнее, во что они не превратились. Вместо них, Пустота.

Мужчина был одет похоже: брюки и поло. Одна из его брючин задралась, из-под замшевых ботинок, выглядывали носки в тонкую разноцветную полоску, не облегающие, а провалившиеся. Пустота!

Девочка лет семи-десяти (точно не определить, из-за Пустоты), была одета в платье-прямоугольник. На ногах высокие носки (всегда забывал название таких), мокасины на кожаной подошве. Не понятно, за что те держались, вместо ступней и лодыжек, у нее осталось что-то, похожее на обугленные прутики. Пустота.

Раньше на такие семьи равнялись. Что там… выплатить по закладной. Они даже не возюкали тележками! Предпочитали обедать вне дома, в магазине обходились маленькими пакетиками из коричневой бумаги, куда им, на кассе, складывали всякую дорогую ерунду.

Дурацкими пакетиками! Не брали в руки тележек! Не брали, не брали, не… – он кричал, выбегая из дома «надежность и открытость», прыгая по ступенькам правой части «лестницы-шарфа».

Отбежав, переведя дыхание, понял, что в его словах больше отчаяния, чем злости. Семьи, не пользующиеся закладными, – всегда были каким-то недостижимым ориентиром: где-то есть, но никак невозможно.

Ориентиров больше нет. – понял он. – И не будет.

***

Раньше, он иногда представлял «как это будет», думал, что мир превратится в «однопроцентный» клуб. Наркотики и насилие, никакого кэшбэка. Но, мир стал пустым, превращался в Пустоту.

Кто-то становился пустым не сразу. Постепенно. С ними было еще сложнее. «Шлепки» – так он их называл. Жестоко, зато правда.

Чем дальше он шел, тем больше было «шлепков». Трущиеся подошвы, сиплое дыхание, беззвучное покашливание и… вдруг, раз – шлепок. Звук, упавшего о твердую поверхность, тела, выделяющийся среди остальных, шуршащих-стонущих «хх-шш-рр».

Шлеп! – значит, еще кого-то забрал Прилив. Теперь он принадлежит Пустоте.

На восьмиполосной магистрали, шлепков стало больше. Шур-шур-шур… – по асфальту, потом резкий, но негромкий крик, как будто, мячик вспороли, выпустили воздух. И, сразу за ним, – шлепок.

Шур-шур-шур… шлеп-шлеп-шлеп… – новые звуки, нового мира.

В начале, от каждого шлепка, он вздрагивал. Потом вздыхал, потом перестал обращать внимание, пока, в конце концов, не перешел в свое обычное состояние: бессильной злости и неуверенной раздраженности.

Шур-шур-шур… шлеп-шлеп-шлеп… и Пустота.

***

В один из дней, заметил, как что-то изменилось. «Шур-шур-шур… шлеп-шлеп-шлеп» почти прекратились. Странно, но, больше – страшно.