Тамара Злобина - Рыжая Кошка. Роман

В субботу утром, после окончания трудовой недели, я ехал на своей машине в Ташкент. Спешил поскорее выбраться из Ферганы, ставшей моим домом на энное количество лет. Спешил так, словно за мной гналась стая шакалов, убегая от неприятностей, забот, чужих людей, от себя самого.

Не знаю почему, но мне казалось, что стоит только выехать на широкий тракт и все печали, огорчения, все неприятности останутся позади, и я смогу, наконец, вздохнуть спокойно.

Было начало осени – раннее утро. В окно салона врывалась тугая струя воздуха, пропитанная едва уловимыми запахами выгоревшей травы, ещё не омытой осенними дождями листвы, обдувая разгорячённое лицо.

По обоим сторонам дороги мелькали, сливаясь в сплошную зелёно-жёлто-белую полосу, кудряво-резные кусты хлопчатника – главного богатства моей Родины. Однако, красоты благодатной Ферганской долины не радовали: я был зол.

И, кажется, зол был на весь мир: и на жену, с утра закатившую скандал с требованием очередного наряда (– «Чем я хуже соседки Замиры?! – в гневе надувала она свои и без того пухлые губки. – А ведь она всего вторая жена – не первая!»), и на министерство с его очередной внеочередной проверкой (на самом же деле посещением торговых баз, ресторанов и саун), и на подчинённых, вечно чем-то недовольных (то зарплата мала, то условия труда не устраивают, то премия недостаточна).

Зовут меня Сабиром Усмановым. Мне тридцать два года. Шесть лет тому назад после окончания Ташкентского политехнического института я был по распределению направлен на трёхлетнюю отработку в Ферганскую ПМК треста «Узколхозстрой».

За эти годы прошёл путь от мастера строительного участка до начальника управления. Нелегко далось мне это продвижение без поддержки, влиятельных друзей, без протекции: всё только на личном энтузиазме, обаянии, умении не только думать, но и действовать.

Сейчас у меня есть и друзья, и «волосатая рука» в местных органах власти, и жена из хорошей семьи (избалованная и капризная, как, наверное, все дочери вторых секретарей Обкомов), и благоустроенная квартира, и машина, «фазенда» и, естественно полагающиеся при этом, привилегии. Но почему-то ничто это не радует. Смертельно устал. Замотался. Перегорел.

Единственная отдушина от всех этих привилегий – поездки в Ташкент. Бываю там нечасто, хотя всегда можно найти причину: то вызов в министерство, то необходимость проведать родителей, то наведаться в родной институт.

Рахиля, жёнушка дорогая (даже очень порой дорогая) к моей радости сейчас не может участвовать в этих поездках, так как ожидает четвёртого ребёнка, поэтому, видимо, каждый раз закатывает грандиозный скандал, чтобы «отдушина» мёдом не казалась.

Можно понять с каким настроением вырываюсь из дома, и как благодарю Аллаха за то, что он дал возможность, хоть на время, уйти из-под жёсткой круговой опеки ферганских родственников. И хотя, как мне порой кажется, я несколько привык к частым скандалам, нотациям и поучениям, но отдых вдали от дома ценю больше ежедневного общения с женой и её родственниками.

Иногда, когда Рахиля начинает переходить всяческие границы, я просто говорю: – «Ну, всё, хватит, дорогая!», – и уезжаю подальше. Друзья не раз советовали поучить строптивую жену, но учить дочь самого Камалова (?!) – себе дороже: такая учёба, наверняка, стоила бы мне головы.

В минуты гнева и бессилия я иногда думаю, что это Аллах наказал меня за предательство, наградив такой женой. В студенческие годы у меня была большая и светлая любовь – Катя Воронова. Сколько изобретательности пришлось проявить, сколько неприятностей и даже побоев вынести, чтобы добиться её благосклонности, и, наконец, любви.

Я боготворил её, не без основания считая самой красивой и самой умной девушкой на свете. Катюша действительно была необычайно хороша собой какой-то гордой русской красотой: синие, как бездонные озёра, глаза, лёгкие, светлые, необычного оттенка волосы, стройная, словно выточенная из слоновой кости, фигурка.

На последнем курсе нас иначе, как «иголка с ниткой» не называли, считая мужем и женой. Катя сказала мне однажды:

– Мы муж и жена не перед законом, а перед Богом.

Тогда это высказывание показалось мне странным, ведь в нашей семье, воспитанной на идеях марксизма-ленинизма, разговоры о Боге, вере, не были приняты. Мой отец, выросший в детском доме, много лет преподавал в школе историю, а в последние годы перед пенсией, когда стало сдавать сердце – секретарём партийной организации Ташкентского завода ЖБИ №1. Да и мама, преподавательница русского языка и литературы, как принято в узбекских семьях, целиком разделяла атеистические мировоззрения отца.

Заканчивались студенческие годы. Перед самым распределением из-за какого-то пустяка у нас с Катей произошла размолвка, и мы попросили распределения в разные города, хотя до этого решили ехать вместе. И вот я уехал в Фергану, а Катя в Джизак.

Как я потом ругал себя за то, что не мог уступить Катюше даже в мелочи. Сколько раз хотел поехать в Джизак, упасть ей в ноги и просить прощения, но так и не осмелился, считая, что этот шаг унизит меня. Так, в борьбе с самим собой, со своей гордыней, прошло полгода, когда до меня дошла весть, что Катюша вышла замуж. Известие стало для меня страшным ударом. В этот день я напился от собственной глупости и бессилия хоть что-нибудь исправить.

Утром ужасно болела голова, было муторно на душе, и я сказал себе тогда:

– Всё, Сабир, розовая юность закончилась. Будь мужчиной!

И с головой ушёл в работу: дневал и ночевал в управлении, пропадал на стройплощадках, непосредственно, не из кабинета, руководил работой строителей. Боль притупилась, отошла на второй план, покрываясь дымкой сожаления и вины, но вскоре друзья меня познакомили с Рахилёй Камаловой, давая ценный совет не упустить шанс «приподняться в этой жизни на достойную высоту».

Красавицей Рахилю назвать было нельзя, но была она мила, тонка, как тростинка, в отличие от местных девушек, раскована, богато одета. И косы! Что мне в ней понравилось более всего, так это длинные, заплетённые во множество тугих, змееподобных косичек, волосы, пахнущих не кефиром, как у многиха местных кизча (девочек), а ванилином, как аппетитные сдобные булочки.

До сих пор удивляюсь, как Рашид Камалович не выдал свою горячо любимую дочь в юном возрасте, позволив ей девичествовать до двадцати лет и, как она смогла уговорить его выдать замуж за меня – чужого человека, без средств к существования, без рода и племени, (как было сказано мне однажды), не имеющего возможности создать дочери высокопоставленного чиновника те же условия, что она имела в родительском доме.