Тамара Злобина - Рыжая Кошка. Роман

Зашёл разговор о моих родителях. Карим посетовал, что давно не видел их, жалуясь на то, что совершенно замотался на работе. Я невольно перехватил укоризненно-недоверчивый взгляд Дильбархон, и понял, что вовсе не чрезмерная работа сделала моего друга таким сумрачным, обрюзгшим и всклокоченным.

После ужина Дильбар увела Наташу в гостевую комнату, а я решил, что именно сейчас настало время поговорить с Каримом:

– Друг, – попросил его, – у тебя не найдётся место для этой девушки?

– В каком смысле?

Видимо, я не совсем точно выразил свою мысль, поэтому Карим не понял меня сразу.

– Видишь ли, дружище, эта девушка ушла из дома. Её нужно прописать и устроить на работу.

– Ты же знаешь, Сабир, что у меня нет времени заниматься этим.

– Я прошу только прописать Наташу у себя, а на работу я сам её устрою.

– Зачем тебе эта девчонка, Сабир-ака?

И я начал злиться:

– Какое твоё дело?! Я без ума от неё!

– И когда это ты успел? – засмеялся Карим. – Ведь сказал, что сегодня познакомился с ней.

– Эх, Карим-Карим, в такую девушку можно влюбиться с первого взгляда!

– Влюбиться, может быть, и можно, но рассчитывать на что-то просто глупо.

– Да, что ты понимаешь в женщинах?! – начал сердиться я.

– Может быть, и ничего, – спокойно ответил друг детства, – но зато я понимаю кое-что в мужчинах…. Я же тебя хорошо знаю: поиграешь и бросишь, как надоевшую игрушку. И не жалко?

– А чего её жалеть?! – продолжал злиться я. – Баба, как кошка: как не брось – всё на четыре точки становится.

Карим с удивлением посмотрел на меня и отреагировал с видимым недовольством:

– Может быть, может быть – ты же у нас опытный по части женщин.

Стараясь сменить щекотливую тему, и, чувствуя гадливость от только высказанной непристойности, виновато произнёс:

– Карим – дружище, помоги, прошу.

Карим посмотрел на меня внимательным, цепким взглядом:

– Хорошо, я помогу, чем смогу, но надеюсь, ты не думаешь, что я стану её пастухом?

– Правильно надеешься! – засмеялся ему в ответ. – Этого одолжения я от тебя не прошу: Наташа довольно взрослая девочка, и в пастухах не нуждается.

Поговорив ещё немного, я начал извиняться перед другом за то, что не могу больше задерживаться у него. Карим не стал задерживать, и мне вдруг показалось, что он даже рад тому, что я ухожу. Уже у дверей сказал ему, понимая, что мои слова могут обидеть друга, но не сказать этого я не мог:

– Дружище, надеюсь на твою лояльность… Девчонка моя. Понятно? Через неделю приеду – тогда поговорим обо всём более обстоятельно.

Добираясь через весь город к родному дому, я думал, явно ощущая неприятный осадок от встречи со старым другом:

– Почему я так грязно и грубо говорил с Каримом о Наташе? Неужели только потому, что он так изменился в лице при первом же взгляде на девушку? Я ревную эту незнакомую девчонку к другу детства?…

Ах, как она напомнила мне Катюшу!… Милую, нежную, хрупкую мою мечту, растаявшую, как облачко, светлое и лучезарное, и оставившую досаду на самого себя, и горечь утраты…

Катенька, Катюша… Утраченное счастье моё, боль моя, радость моя… Где же ты сейчас? Ты уехала, а я не могу забыть ни наших встреч, ни нашей любви… Особенно горестны эти воспоминания на фоне моей семейной жизни, с её постоянными скандалами, придирками, грубостью и нравоучениями хозяйки моего очага, из которого я бегу с радостным облегчением при каждом удобном случае… Вот и сейчас снова бегу из своего «семейного рая» без сожаления, без угрызения совести…

Знакомая дорога вела меня к родному дому, но неожиданно в памяти всплыло обескураженно лицо Карима, и кривая, виноватая улыбка тронула мои губы.

– Да, бедный Карим! – подумал я, глядя на своё зеркальное отражение. – Друг явно не ожидал от меня такого… Даже слова не смог найти в ответ, хотя никогда за словом в карман не лез… Что, Сабир-ака, самому противно?… Поэтому так быстро и ретировался?… Что же с тобой происходит, дружище, если даже перед самим собой стыдно становится?…

Дома меня встретили от всей души, проявляя радость открыто и естественно, и я, как никогда, понял, что очень соскучился по этим честным, простым человеческим чувствам, идущим от сердца к сердцу.

Мама трогала меня натруженными руками, словно желая убедиться в моей целостности и сохранности. Её лучистые глаза сияли радостью и добротой.

Весёлой гурьбой выбежали навстречу племянники и племянницы: сегодня они со своей мамой, а моей старшей сестрой Фирузой, в гостях у дедушки и бабушки. Дети обступили меня со всех сторон, стараясь ухватить за руки, полы пиджака, за ноги.

И я смеялся, поднимая руки:

– Всё – сдаюсь! Сдаюсь!

Шум, гам, веселье заполнили весь дом, делая его таким же, как и раньше, во время нашего невозвратно ушедшего детства. Фируза приказала детям оставить дядю Сабира, потому что он устал после дальней дороги, и детишки гурьбой убежали вглубь дома.

– Ну, здравствуй, братишка! – с тёплой улыбкой обратилась ко мне сестра, похлопывая руками по плечам. – Как здоровье? Как дела? Рахиля? Дети? Как её родители?

И я отвечал, как принято, аналогичными вопросами, интересуясь здоровьем всех домочадцев сестры, делами, новостями и проблемами.

На мои вопросы Фируза, как всегда, реогировала просто, без претензий и жеманства:

– Всё хорошо, братишка, всё хорошо. Все живы-здоровы.

Мама, улыбаясь, посмотрела на нас, своих детей, и сказала мягким, душевным голосом:

– Пошли ужинать, дорогие мои: отец уже ждёт нас.

За дастархан рассаживались по старшинству: сначала отец, потом я, мама, Фируза со своим семейством, начиная со старшего её сына, четырнадцатилетнего Тахира и его сестры-двойняшки Зухры, и заканчивая пятилетним Усманом, названным в честь дедушки.

Отец никогда не любил шума за столом, поэтому к вечерней трапезе семья приступила с чувством, с толком, неспешно. Дети сестры совсем не похожи на моих: за столом не шалят, с места не вскакивают, ухаживают за младшими.

Старшие девочки, Зухра и Диля, помогали матери приносить на стол горячие блюда, расставляя касы (глубокие фарфоровые тарелки, формой похожие на пиалы) с аппетитной шурпой по старшинству, а затем убирали освободившуюся посуду.

После ужина все перешли в просторный зал, где каждый нашёл местечко по своему усмотрению: мы с сестрой устроились на диване, отец в любимом кресле у окна, детишки на ковре рядом с дедушкой.

Сестра с интересом расспрашивала меня о Рахиле, детях, работе, о Фергане. Отвечал на вопросы почти автоматически, рисуя радужную картину своей ферганской жизни, выдавая желаемое за действительное. Фируза от души радовалась моим успехом, заверяя, что всегда была уверена в том, что её братишка самый лучший, и жизнь у него должна быть соответствующей.