Иван Жук - Встреча

Правда, в следующее мгновенье длинный пронзительный посвист поезда оборвал романтическую картинку: накидка над головой у девушки испарилась, все звуки снова возобновились, а движение у вагона стало вполне обычным.

Кривобокая проводница выкрикнула с подножки:

– Отправляемся!

И толпа пассажиров, гулявших между торговками, дружно метнулась к тамбуру.

Только теперь Иван поднял фотоаппарат и надавил на спуск. Стремительно перевел затвор и снова сфотографировал.

На полпути в тамбур девушка наконец-то заметила папарацци. И, – хорошо загорелая, с надкушенным яблоком возле рта, – с интересом, хотя и несколько удивленно взглянула прямо в фотообъектив фотоаппарата.

Раздался третий щелчок затвора, и кривобокая проводница огромной, в зеленом жакете, вспотевшей спиной заслонила собой девушку.

Рядом с Иваном кто-то вдруг рассмеялся.

Поневоле взглянув в ту сторону, Иван увидел другую девушку: высокую, несколько нескладную, всю в веснушках, с волосами, собранными в пучок, схваченным резинкою на макушке. Кусая пирожок, девушка улыбнулась:

– А что, вкусно, – и снова непонятно почему весело рассмеялась.

Не говоря ни слова, Иван перевел взгляд от этой девушки на тамбур. Правда, Незнакомки там больше не оказалось. Проводница, войдя в вагон, закрылась в нём изнутри, и пассажирский поезд Симферополь – Москва медленно отъехал от полустанка.

Толпа торгующих сразу сникла и принялась расходиться. На перроне, глядя вдогонку поезду, остался стоять лишь один Иван да четырнадцатилетняя девушка с пучком волос над макушкой.

– И сколько ж стоит твой пирожок? – суя в рот последний кусок от пирожка, спросила она Ивана.

– Семь рублей, – сухо сказал Иван.

– Сколько?! – поперхнулась Веснушчатая. – Нет, я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно и отвечаю, – поднял корзинку с пирожками Иван.

– А где ж мне взять такие деньжищи? – плетясь за Иваном, не на шутку расстроилась Веснушчатая. – Шутишь, небось, да?

– Какие шутки, – направляясь в сторону дяди, строго сказал Иван. – Вон у Федора Ивановича спроси. Он их с теть Шурой пёк. Они и цену мне назначали. А я только так, торгую.

И, видя, что девушка явно в трансе, приближаясь к дяде, шепнул:

– Ну ладно, ступай уже…. И больше, не зная цены, не лопай…

– Я поняла. Спасибо, – облегченно шепнула девушка и отошла от Ивана в сторону, в то время как его дядя, дождавшись племянника в тени вековой сосны, спокойно и взвешенно заявил:

– А я ещё и не верил… Думал, завистники наговаривают… А ты, оказывается, бездельник. Весь в своего папашку, – взял он корзинку из рук Ивана. – Ну что ж, племяш, щелкай дальше. Только не забывай, чем твой отец закончил! Спасая котенка, сгорел в сарае! И ты такой смерти хочешь? Эх, бедная, бедная моя сестричка Ната. Надо ж было от пустоцвета последыша родить. Да уж, видели очи, что выбирали: ешьте ж, хоть повылазьте. Ну что ты стоишь – ступай. Я понял, какой из тебя помощник бабке твоей и матери.

И Иван, почесав затылок, только пожал плечами. После чего вздохнул и отступил от дяди:

– Ну, извините.

За открытым окном веранды желтели на солнце дыни. Чуть дальше раскачивались деревья, с которых то и дело с чавканьем шлепались наземь сочные абрикосы. Внутри ж небольшой веранды, – разложив на столе между двух холмов, огуречного и сливового, фотопортреты девушки, снятые накануне возле вагона поезда, а также пару рисунков карандашом точно такой же женщины с белой накидкой над головой, – Иван объяснял худому, жилистому товарищу, жующему огурец:

– Вот это я нарисовал прошлым летом. Ты помнишь. А вот это – сфотографировал вчера вечером. Одно и то же лицо!

Громко хрустя огурцом, товарищ Ивана – двадцатидвухлетний Володька Хрущ – внимательно рассмотрел рисунки и, сверив их с фотографиями, рассеянно подтвердил:

– Ну, похоже. А у тебя, случайно, соли с собою нет?

Оставив вопрос товарища без ответа, Иван взволнованно произнес:

– Что «похоже»?! Что «похоже»?! Это же знак. Судьба! Нет, я должен немедленно ехать в Москву! – принялся собирать он рисунки и фотографии в черный пакет для фотобумаги.

Между тем за окном веранды, над кустами крыжовника, появился знакомый пучок волос съевшей пирожок на платформе девушки. Замечая его, Володька сказал:

– Вместо того что подслушивать, взяла бы да крыжовник полила.

– А я уже полила, – выглянула из-за куста Веснушчатая.

– Ну так поди вон грушу полей, – кивком указал Володька в дальний конец сада, – вишни, орех, шелковицу.

Веснушчатая вздохнула и, недовольно поморщив нос, всё-таки отошла. Пока она отступала от распахнутого окна веранды, Володька поинтересовался:

– А ты почему решил, что надо в Москве искать? Тут по дороге к ней одних городов штук тридцать. А ещё городки, поселки, станции, полустанки.

– Ах, какие там полустанки! – отмахнулся в сердцах Иван. – Судьба! Понимаешь?! Знаки! В столице она живет.

– А, – лишь кивнул Володька и, наблюдая за тем, как Иван прячет в сумку пакет с фотографиями и рисунками, только вздохнул, отбрасывая в окно огрызок от огурца: – Только пальто не забудь захватить. И шапку.

– Зачем? – не понял его Иван.

– Ну как же – Москва, столица. Больше двенадцати миллионов жителей. Искать долгонько, видать, придется. Лично я на твоём бы месте и железные сапоги в кузне бы заказал. На всякий пожарный случай.

В небольшой, чисто убранной комнате, стоя спиною к матери, замершей у стола, и боком – к бабушке, всхлипывающей под дверью, Иван собирался в путь. Он бросил в спортивную сумку туфли, свитер, ветровку, фотоаппарат. А когда поднял черный пакет с фотографиями и рисунками, нарушая тревожную тишину, царившую в квартире, бабушка возопила:

– И куда же ты едешь, Ваня?! Время сейчас какое: то взрывы, то самолеты падают! Да и нас с матерью пожалел бы! Как мы тут без тебя-то?

После каждого слова бабушки Иван, всё больше и больше горбясь, всё-таки сунул в сумку черный пакет с рисунком и фотографиями, а там и, лишь миг помедлив, бросил туда же свитер и даже зимние сапоги.

– Ладно, мать, не гунди, – видя его решимость, оборвала мать Ивана старушечьи причитания. – Как-нибудь проживем. Пусть попробует, пока молод. Москва, она смелых любит. А что ж ему тут, на станции, до смерти вишнями торговать? Тоже нашли мне занятие для мужчины. Вот, Ваня, адрес дочки Сергея Павловича, Люды Петровой, – приблизилась она к сыну и протянула ему записку. – Помнишь, худенькая такая, на балерину еще училась? Говорят, она теперь замужем за новым русским. Каждый год по Парижам ездит. Авось и тебе по старой памяти, как земляку, поможет.

Без особого энтузиазма Иван взял записку из рук матери и сунул ее в карман.

Видя его реакцию, мать добавила уже строже: