Иван Жук - Встреча

– И не криви ты носом. С работой везде теперь тяжело. А там без знакомства обязательно облапошат. Вон мужики рассказывают: и обманывают, и… разное, – покосилась она на бабушку и поправила на Иване воротничок рубашки. – Так что, как только в Москву приедешь, сразу и сходи. Спрос не ударит в нос.

На знакомой уже платформе, где Иван накануне сфотографировал девушку у вагона, заканчивалась посадка на пассажирский поезд Бердянск – Москва. В сутолоке прощающихся и поспешающих с сумками к молоденькой проводнице, замершей возле тамбура, стояли и Иван с Володькой. Рядом с ними ласково обнимал беременную жену тощий сутулый парень лет двадцати пяти. Здесь же вертелись торговки фруктами и домашними пирожками.

– Пассажиры, в вагон! Отправляемся! – возник из-за двери в тамбур крепкий плечистый проводник в белой спортивной тенниске, в штанах с широкими генеральскими лампасами по бокам и в шлепках на босу ногу.

Иван потянулся к сумке.

– Пиши, если что. Звони, – провел его Володька к вагону.

– Ты-то к моим заглядывай, – попросил его Иван.

– Обижаешь, – сказал Володька и обменялся с другом крепким рукопожатием.

Толпа увлекла Ивана в медленно отползающий от платформы поезд. Последним за ним на подножку вскочил Сутулый. Он всё никак не мог распроститься с беременною женой.

Всё быстрей и быстрей шагая за поездом по перрону, жена махала Сутулому поднятою рукой и, гладя себя по вспухшему животу, со слезами на глазах приговаривала:

– Мы тебя будем ждать!

А вдалеке, в толпе остающихся на платформе, мелькнул над правым плечом Володьки знакомый пучок волос малолетней его сестренки – длинноногой, нескладной ещё Веснушчатой.

Медленно набирая скорость, поезд умчался в сгущающиеся сумерки.

Сверяя номер, указанный в билете, с номерами над сидениями в вагоне, Иван протиснулся в толпе пассажиров к своему купе.

Но не успел он еще как следует осмотреться, как с нижнего сидения прямо ему навстречу вскочил высокий сухопарый парень в тельняшке и в черных бриджах:

– Ванюша, в Москву? На заработки?

– Да… пока не решил, – растерялся на миг Иван и опустился с сумкою на сидение.

– Что значит не решил? Где твои вещи? – оглядел Сухопарый вещи Ивана. – Ну вот же, баулов нет. Значит, не на базар! – и, обращаясь уже к пожилому крепкому пятидесятипятилетнему мужику в кепке, радостно объявил: – Ну вот, Петрович, тебе помощник! Ваня. Мы с ним когда-то коровник строили! Работает, как зверь.

Оценивающе взглянув на Ивана, присевшего рядом с ним, Петрович вкрадчиво спросил:

– Что, и кладку ложить умеешь? Или так, на подхвате только?

– Могу и кладку, – нехотя сказал Иван, на что Сухопарый протараторил:

– Да мы с ним чего угодно. Я тебе за него головой ручаюсь!

– Это – да, – скептически посопел Петрович. – Только мы не коровник строить. На серьезную стройку едем! Там тяп-ляпом не обойдешься.

– Ну так возьмешь его на подхвате! А там уж – по обстоятельствам! – ответил Петровичу Сухопарый, а Ивану с уверенностью сказал: – Ну вот, ты теперь в бригаде! – и, обращаясь к молоденькой проводнице, явившейся проверять билеты, хлестнув ладонь о ладонь, сказал: – О! И чаек гремит!

– Быстрый какой, – присев на краю сиденья, ответила проводница и, беря у Ивана билет, добавила: – Вот билеты проверю – тогда уже и чаек. Так. До Москвы? Держи, – вынула из мешка и сунула прямо Ивану в руки запечатанный в целлофане пакет с постелью.

Только теперь, возвратившись в вагон из тамбура, на сидение грузно осел Сутулый. Видя его насупленное, непроницаемое лицо, Сухопарый подсел к товарищу и понимающе вздохнул:

– Да, без семьи – хреновенько. А по-другому – как?! Либо с женою и на бобах, либо на заработках с пацанчиками… зато и жене подмога! Да сыну на памперсы заработаешь! – и, вынув из рюкзака газетный пакет с продуктами и бутылку с водкой, водружая её на столик, глубокомысленно подытожил: – Это – Жизнь!

Мерно стучали колеса поезда. За окном сгустилась непроглядная темнота.

При едва-едва мерцающем освещении, на верхней полке, отвернувшись лицом к стене, притихла испуганная старушка.

Внизу же, рассевшись вокруг стола, заваленного газетами, скорлупками от яиц, картофельной шелухою и с возвышающимися над ними пластиковыми стаканчиками, пьяно переговаривалась бригада мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти пяти.

Разлив по стаканчикам из бутылки водку, Сухопарый сказал Сутулому:

– Родит. Даже не сомневайся! И не она одна…

– Что значит – не она одна?! – на миг протрезвел Сутулый. – Я Оксанку свою люблю. Ради неё и еду!

– Ну а кто против? Мы все тут ради семей стараемся. Не любили бы – не поехали б, – подлив водки в стакан Сутулому, ответствовал Сухопарый. – Вот за любовь и выпьем! Не понял! – заметил он непочатый стаканчик с водкой, стоявший перед Иваном. – Ты что, и за любовь отказываешься? Ну, это уж перебор. За любовь отказываться нельзя!

Иван лишь вздохнул с досадой и, нехотя подняв со столика свой стаканчик с водкой, принюхавшись, передернулся.

– Вот это по-пацанячьи! – похвалил его Сухопарый и, обняв Сутулого за плечо, пьяно шепнул Ивану: – Ну что, за любовь! Будьмо!?

С трудом поднимая головы, вся бригада сонливо вздрогнула и, чокаясь стаканчиками над столешницей, дружно и громко грянула:

– Будьмо, гэй! Гэй!! Гэй!!!

После каждого крика «Гэй!» старушка на верхней полке, вздрагивая, поеживалась. Но, наконец, не выдержала и после третьего вскрика «Гэй!» рассерженно прохрипела:

– Ну хватит уже вам «гейкать». Сейчас начальника поезда позову, он вас быстро утихомирит!

И мужчины, как будто только того и ждали, тотчас притихли. И только один из них, неугомонный Сухопарый, перед тем как опрокинуть стопарик с водкой, развязно прошептал:

– Ну, пацанчики, за удачу!

И вся бригада, включая Сутулого и Ивана, молча и дружно выпила.

Утром следующего дня, когда за окном вагона проносились уже платформы пригорода Москвы, Иван, морщась от головной боли, осторожно достал из-под нижней полки свою спортивную сумку. И, с опаскою покосившись на дрыхнувших земляков, хотел незаметно выйти. Да тут, приоткрыв один глаз, с полки его окликнул Сухопарый:

– Ваня, а ты куда?

– Да мне… надо, – промямлил Иван, по инерции направляясь к выходу.

Да только Сухопарый резко вдруг сел на сидение и, потирая виски, сказал:

– Несерьезно. Договор – дороже денег. Друзей бросать – западло.

Иван лишь вздохнул и сел.

И тут с верхней полки отозвалась старушка:

– Каких там друзей, аликов! Беги, сынок, от таких друзей! И чем скорей, тем лучше.

– Но-но, мамаша! Неча учить предательству! – одернул её Сухопарый. – Не племянница ль ты, случай, Павлика Морозова? Больно уж на него похожа!